Олег Верещагин - Завещание рыцаря

- Что… решу? - осторожно спросил я. Энтони снова вздохнул и сказал:

- Сможешь ли ты мне помочь. И захочешь ли…

…Не очень приятно развивать "туалетную" тему, но куда денешься? Пока я привязывал Геббельса, Энтони нашёл "совмещённый санузел" - там располагались и душ, про который я говорил вчера вечером, и хранилищем зерна для кур (которых сейчас всё равно не было). И вернулся он оттуда какой-то растерянный:

- Послушай, разве нельзя провести канализацию? - спросил он, заглянув в кухоньку, где я пытался приготовить подобие завтрака. Вопрос меня разозлил не меньше, чем злит реклама разных средств для чистки этих самых туалетов. Я резко поставил на плиту сковородку и повернулся к англичанину:

- Слушай, ты… - тщательно выговаривая слова, сказал я. Глаза Энтони стали недоумённо-тревожными. - Моя мать - учитель. Просто учитель в школе. Ты знаешь, сколько она получает в пересчёте на ваши деньги? Чуть больше ста фунтов в месяц, понял?! У вас даже чернорабочие, всякие там пакистанцы, больше получают, да? А мы на эти деньги вдвоём живём!

- У тебя нет отца? - тихо и сочувственно спросил Энтони. Я мотнул головой, помедлил и объяснил:

- Он есть, конечно. И даже алименты платит… знаешь, что такое алименты? Но с нами не живёт уже пять лет. Мать развелась.

- Не сошлись характерами?

- Почти, - усмехнулся я через силу. - Он пил по-чёрному.

- По… чёрному?

- В лоск, в стельку, в дребадан, до чёртиков, до визга. Здорово, значит.

Энтони медленно наклонил голову. Как-то странно посмотрел по сторонам и вышел, но вернулся ещё до того, как я успел вновь заняться завтраком. В руке он держал тугой свёрток.

- Держи, - англичанин протянул этот свёрток мне, и только теперь я увидел, что это деньги! Банковская упаковка из ста сторублёвок нового образца 1, свёрнутая в рулончик! - Держи, это… тебе.

Я почувствовал,что кровь бросилась мне в лицо,и услышал свой собственный хриплый, незнакомый голос:

- Не возьму…

Сколько раз я мечтал о больших деньгах! Честно, мечтал и не стыжусь в этом признаться. Да и сейчас у меня было не густо, чтобы мама могла отдохнуть - первый раз за четыре года! - мы соскребли всё… Но взять эти десять тысяч из руки Энтони я не мог. Более того - я чувствовал, что сейчас будет драка…

Кажется, Энтони это понял тоже. Он небрежно швырнул деньги на табурет и улыбнулся, но не оскорбительно, а виновато:

- Погоди, послушай, Андрей… Ты меня спас. Кроме того, я ведь живу у тебя.

И собираюсь есть твои продукты, так что…

- У нас за это денег не берут! - выкрикнул я. Сейчас, пожалуй, мне были понятны делавшие революцию большевики, их неприязнь к дворянам…

- Погоди, - снова сказал Энтони. - Хорошо. Я понял. Прости, пожалуйста.

Но деньги всё-таки возьми… Да погоди же! - выкрикнул он, увидев, что я снова открываю рот. И засмеялся: - До чего же ты упрямый, прямо шотландец! Я оставлю тебе эти деньги, как плату за работу. Сложную и, возможно, опасную. Только тогда ты уже не сможешь от неё отказаться, контракт, даже устный, для нас - англосаксов - свято. А мы тоже упрямые.

- Предлагаешь мне быть чёрным проводником при белом охотнике? - злость проходила. - Как на сафари?

- Н-ну-у… - кажется, Энтони не нашёл, что ответить. И пожал плечами: - Хотя бы. Ты берёшь деньги?

- Не раньше, чем услышу, что это за работа такая.

- Я всё расскажу, - пообещал Энтони. И выделил одно слово - ВСЁ.

- Тогда и будем говорить… А сейчас, если не трудно, подай масло из холодильника. И не ищи "стинол", холодильник - это вон тот гроб в углу.

- Старые аппараты надёжнее, - совершенно серьёзно ответил Энтони…

…Вермишель с мясной тушёнкой и кетчупом выглядела не слишком аппетитно. Я-то знал, что она вкусная, но как убедить в этом нормального иностранца? Тем более, что Энтони посматривал на вермишель с подозрением… Ничего, съест, они в своих "макдональдсах" и не такую гадость лопают!

- Первый принцип любой готовки, - ободряюще заметил я, кладя рядом с тарелками вилки, - что получилось - то и хотели. Апельсинового сока нет. Чай будешь?

- Конечно, - я взялся за чайник с заваркой, но Энтони остановил меня:

- Это что?

- Заварка, - ответил я слегка растерянно. Англичанин вздохнул:

- Я так и знал. Оставь, я сам потом заварю. КАК НАДО…

…Довольно странно было сидеть с ним за одним столом. Приходилось всё время напоминать себе, что этот парень, который ест мою вермишель - графский сын. Ничего такого "графского" в нём не было. Разве что он не клал локти на стол, зато с энтузиазмом слизывал кетчуп с вилки.

- А у тебя есть… отец? - осторожно спросил я. - В смысле - сейчас?

- Конечно, - Энтони вроде бы удивился.

- А кем он работает?

- Он не работает, он служит. Он подполковник, офицер Мерсийского полка Её Величества… Вот, смотри, - он чуть выдвинулся из-за стола и показал трусы. Слева на бедре чёрным, алым и золотом был наштампован какой-то герб: двухглавый орёл, как у нас, только обе головы - под одной большой зубчатой короной. - Это эмблема отцовского полка. У отца Крест Виктории за Фолкленды, он был тогда совсем молодым лейтенантом и высаживался у Гус-Грин. Аргентинцы стреляли, зенитчики не прикрыли десант вовремя, но люди отца всё равно не легли. В снег, при сильном ветре, они поднялись на высоты и заставили врага замолчать. Её Величество лично награждали отца!

Я не очень-то много знал о Фолклендской войне 1982 года, но в словах Энтони прозвучала отчётливо гордость за отца, и я позавидовал про себя…

- А во время "Бури в пустыне", - Энтони помрачнел, - отца ранило. Эти идиоты, янки, выпустили ракету по отцовскому "Султану"… это такая машина, передвижной командный пункт. Их чёртова техника ошиблась в опознании цели… троих наших разнесло в куски, а водителя оглушило, так отец с разорванным бедром, истекая кровью, вытащил его и только тогда потерял сознание… Знаешь, - Энтони вдруг засмеялся, - а компенсацию он не взял! Отослал чек обратно и приписал: "Графы Мерсисайд отдают свою кровь Богу, Королеве и Отечеству, но никогда не торгуют ею!"

Это звучало, как строчка из учебника истории. Однако я был уверен - Энтони говорит правду.

- А ты сам кем хочешь стать? - поинтересовался я. Энтони удивлённо посмотрел на меня - словно я спросил, есть ли у него голова.

- Военным, конечно!

- Понимаю, традиция… - кивнул я. Энтони помедлил, словно не был уверен, надо ли мне это говорить. И всё-таки сказал:

- Конечно… Но не только. Ты не читал Хайнлайна?

Хайнлайн был у меня почти весь. И мне он казался лучшим из западных фантастов. Поэтому я кивнул:

- Он мне очень нравится.

- Мне тоже. В его "Звёздной пехоте" есть такие слова… сейчас, подожди…

- Энтони отложил вилку и потёр лоб. - А, вот! "Высшее счастье, о котором только может мечтать мужчина - это заслонить своим смертным телом родной дом от того опустошения, которое приносит война." Я хочу быть военным, чтобы служить Англии - моей Родине.