Николай Блинов - Флаг на грот-мачте

Улица с обеих сторон упиралась в небо. Как будто там край света. И это тоже напоминало сон. По бокам улицы – дома с высоко расположенными окнами. Перед ними деревянные мостки. Между домами и мостками мох и болотная трава. Дома соединялись глухими заборами, ворота и калитки были плотно закрыты. Никита потопал по мосткам поглядеть, что же там, на краю земли.

Одна из калиток приоткрылась, выглянула голова с оттопыренными ушами в гимназической фуражке с продавленным козырьком. Голова проводила Никиту прищуренным взглядом и пропела вслед тоненьким голосом:

– Босичком и без шапочки, хи, хи. Ножки не промочи…

Никита оглянулся. Он заложил кольцом два пальца в рот, пронзительно, по-босяцки, свистнул и топнул ногой. Голова дернулась назад так резко, что гимназическая фуражка свалилась на землю и откатилась на полметра. Калитка захлопнулась. Через секунду она чуть приоткрылась, высунулась рука, торопливо нашарила фуражку, схватила ее и исчезла. Калитка снова захлопнулась.

Доски были нагреты солнцем. Никита добежал по ним до конца улицы и увидел реку. Она открылась перед ним во всю свою ширь. Ее поверхность казалась выпуклой, за ней едва заметной узкой полосой проглядывал противоположный берег. На середине реки стоял пароход. Он казался игрушечным. Поближе к берегу ходко проплывали карбасы с однобокими парусами. Над ними носились чайки, камнем падали в воду, стремительно взмывали вверх и пронзительно кричали. Река пахла морем и дальними странами.

От пологого берега в воду выдавался длинный причал на сваях, забитых в речное дно. У причала покачивались карбасы с прикрученными к мачтам парусами. С карбасов переносили на берег деревянные бадейки с молоком, берестяные туеса с творогом и маслом, корзины с крупными зелеными яйцами, которые Никита видел первый раз в жизни. Он не знал, какие птицы несут такие странные яйца. На берегу, у самой воды, прямо из бочек торговали соленой рыбой. Бочки были такие большие, что в каждую из них могли бы без труда поместиться трое мальчишек. «Базар», – догадался Никита. Это было уже нечто знакомое. Базар, по мнению Никиты, был самым интересным местом тех городов, где ему пришлось побывать. На нем среди торговой суеты и веселой неразберихи снуют лихие пацаны, знакомая братва, искатели пищи и приключений.

Он прислонился спиной к дощатому забору у причала, рассматривая невиданную морскую рыбу.

– А вот трещецка солена! Трещецки не поешь – сыт не будешь! – пронзительно кричала кряжистая старуха, тряся над бочкой распластанной рыбиной, с которой сыпалась крупная серая соль.

Мужик в солдатской шинели и зимней шапке притопывал возле мешка с табаком, бормоча скороговоркой:

– Самосад, кому самосад, хошь на деньги, хошь на соль…

Табак был похож на опилки.

Скрипели бортами карбасы, плескалась вода о сваи, пронзительно кричали чайки, шевелилась, двигалась толпа, покрикивая и поругиваясь. Никита покосился на гору румяных шанег с картошкой, уложенных на дощатом прилавке. «Надо бы подхарчиться», – подумал Никита и сглотнул слюну.

– Эй, фигура, ты долго здесь маячить будешь? – раздался злой голос за его спиной. Никита оглянулся. По причалу взад и вперед сновали люди, но никто не смотрел в его сторону.

– Чего вертишься, голопятый! Тебе говорят!

Никита нагнулся и глянул под настил. Между темными мокрыми сваями блеснули глаза.

– Катись отсюда, мешаешь! – прошептал тот же хриплый голос.

Никита разглядел мальчишеское недовольное лицо и торчащий ежик волос. В руках мальчишка держал короткую палку с привязанной к ней ржавой вилкой.

– Ну ты, рыло, не вякай, – сказал Никита миролюбиво, – а то получишь!

Из-за соседней сваи другой голос прошептал:

– Всади ему острогу в зад. Небось тогда уберется!

В таких случаях Никита не раздумывал, твердо зная, что нападение – лучший способ защиты. Он спрыгнул с настила, подался вперед, наступил пяткой на острогу и выбил ее из рук противника. Мальчишка вскрикнул. Никита быстро нагнулся, чтобы схватить палку, но вдруг почувствовал, что его крепко обхватили сзади чьи-то сильные руки.

Через секунду он лежал на животе, прижатый лицом к мокрой, пахнущей рекой земле. Он попытался вывернуться, но ничего не получилось. Зажатый между двумя сваями, он никак не мог освободиться. «Сейчас будут колоть, гады», – подумал Никита, извиваясь всем телом и стараясь повернуться на спину. Но тот, кто часто дышал у него над ухом, еще крепче прижал его к земле и прошептал:

– Лежи, дура. Деклассированный элемент! Очень ты нам нужен. Только лежи, не мешай. А ты, Карпа, смотри! Сам упустил Гленарвана, сам и ищи, как хлеба ищут.

– Да все он, голопятый, – ответил обиженно хрипловатый голос.

В этот момент из глубины причального полумрака, оттуда, где хлюпали о сваи мелкие речные волны, донесся сильный всплеск и вслед за ним отчаянный женский крик. Над головами ребят раздался топот. Руки, державшие Никиту, разжались, и он, больно стукнувшись головой о настил, выскочил наружу.

По причалу бежали люди. Они теснились к краю, глядели вниз, в воду, где кто-то барахтался, вопя на всю реку диким, истошным криком.

– Смотри, вон он где, Гленарван! – раздалось над самым ухом Никиты, и он увидел, как, раздвинув руками людей, с причала в лодку прыгнул молодой мужчина.

Никита успел заметить только флотский китель с блестящими пуговицами и рыжеватые баки на загорелом лице.

Мужчина ловко развязал веревку, сильно уперся ногами в дно лодки и, быстро перебирая руками по краю причального настила, погнал ее туда, откуда несся незатихающий крик.

– Во чешет! – восхищенно выдохнул Карпа, оказавшийся рядом с Никитой.

Стоя плечом к плечу, трое мальчишек, забыв о драке, следили за развитием событий. А события развивались совсем не трагически. Лодка, поравнявшись с утопающим, сильно накренилась, крик оборвался, и Гленарван, видимо, с немалым трудом вытащил из воды толстую тетку. Потом с причала протянулось множество рук, и ее подняли на причал. Тетка принялась отжимать облепивший ноги подол, но вдруг, спохватившись, подскочила к краю пристани и, вытянув вперед руки, заголосила на весь базар:

– Палагушки, палагушки спасите! На меня-то наплевать!.. Ой, палагушки мои!

Толпа вокруг грохнула смехом. На поверхности реки медленно покачивались бадейки из-под молока.

– Караул! Палагушки-то сбежали! – заорал Карпа и осекся, встретив гневный взгляд своего товарища.

– Гленарван! Где Гленарван? Опять упустили! – прошипел тот.

Лодка еще покачивалась у края причала, привязанная к свае. Мужчины во флотском кителе нигде не было видно. Мальчишки завертели головами.

Никита отпрянул в сторону, ожидая продолжения враждебных действий и готовясь к обороне, но ребята были настроены миролюбиво. Карпа, озабоченно поглаживая ежик волос, поднял голову и посмотрел на приятеля: