Иштван Фекете - Терновая крепость

Плотовщик почти не прикоснулся к еде, зато Кряж наелся до отвала. Друзья то и дело поглядывали на дверь, с нетерпением ожидая Матулу, точно они целый год не виделись.

Но вот раздался стук в дверь.

— Я же сказал, что приду, — проговорил старик. — Я и рыбу принес для Нанчи. Такую рыбу и больным есть можно.

Кряж выпрыгнул из постели и пододвинул Матуле стул.

— Да мы вовсе и не больны, дядя Герге.

— А я и не сказал этого. Но вы простыли, а когда так, то лучше слушаться доктора.

— Серку не взяли с собой?

— Там оставил, его место там. Я все прибрал и почистил — шалаш, удочки, катушки, ружье. Искал второй сапог, но, конечно, не нашел. Вы когда приедете-то? Не сказал доктор?

— Да, наверное, через несколько дней.

— Ну и не беда — сейчас после града камыши все полегли, побило их сильно. Ну да через пару дней опять встанут. Патроны тоже отсырели, но я уже купил новые. Н-да, скверная выдалась погодка, что правда, то правда.

Матула говорил все это Кряжу, а смотрел на Дюлу, который снова заснул. Тогда старик тихо встал и кивнул Кряжу.

— Не будем мешать ему спать, — прошептал он и неслышно вышел из комнаты.

Кряж не понял, почему Матула так оберегал сон Дюлы, но после плотного завтрака не стал над этим задумываться. Он тоже заснул.

Еще не наступил полдень, когда Плотовщику сделали инъекцию пенициллина, но он этого даже не заметил. Ему было очень худо: он горел в жару и был почти без сознания.

— Конечно, если бы парнишка был покрепче, другой бы разговор, — сказал позже доктор в конторе. — А этого беднягу Кряжа не держите в постели: он практически здоров. Пусть его полечит тетушка Нанчи. У нее же имеются очень хорошие мази и рука набита на лечении болячек, ожогов и тому подобного.

— Ослаб бедный мальчик, — вздохнул Иштван, — если бы узнали его родители…

— А как они узнают? Надеюсь, ты не собираешься им писать. Не хватает мне еще тут истеричной мамаши! Через две недели ты сможешь передать своего племянничка на окончательное излечение Матуле. Старое доброе солнце, воздух и вода довершат дело. Нужно будет только следить за тем, чтобы он больше не простужался.

— В тот день, когда малец встанет на ноги, ты, Йошка, получишь поросенка.

— Хозяйства у меня нет, так что лучше зажарь его, а иначе что мне с ним делать? Разумеется, не ты сам — пусть Нанчи зажарит. А тогда ты пригласишь меня, и мы вместе с ребятами разделаемся с ним. Под вечер я еще раз зайду.

Когда доктор ушел, дядя Иштван вспомнил о своем обещании написать письмо сестре и рассказать ей о ее сыне. Наконец после долгой подготовки и тяжелых вздохов он засел за письмо.

Дорогой Акош и милая сестра!

Сообщаю вам, что я целиком и полностью доволен вашим сыном, а также и Кряжем. Мальчик крепнет — это утверждает доктор, которого я попросил осмотреть обоих ребят. («Что правда, то правда», — вздохнул агроном и закурил сигару.) Они занимаются математикой, а Дюла на прошлой неделе поймал огромного сома, поскольку я нет-нет да и пускаю их на реку, разумеется, под строгим надзором.

Вчера у нас был сильный град, и сейчас сыро и грязно, так что сегодня я велел ребятам оставаться дома. (И это правда!) Ничего, если они немного поваляются в постели. Сейчас я был у них в комнате, они целуют вас. («Чего бы, черт возьми, еще написать?»)

Нанчи потом пришлите чего-нибудь в подарок, платок или чулки, словом, что хотите. Она кормит ребят как на убой. Целую вас.

Иштван.

— Вот так, — проговорил он и заклеил конверт. — Опять эта паршивая сигара погасла!

Потом он тихо зашел к ребятам. Кряж крепко спал. Дюла беспокойно ворочался. Глаза у него были полуоткрыты, однако он не заметил дядю.

— Тетушка Нанчи, заглядывайте иногда к ребятам, — сказал Иштван, выйдя на кухню. — Кряж может встать, если хочет. Доктор говорит, что его теперь можно доверить вашему попечению — вашим целебным мазям.

— Он так и сказал?

— Разве я стал бы выдумывать? Я сейчас поеду на верхнюю пустошь, а оттуда… оттуда, только леший знает куда, К вечеру буду дома.

Лето же, какими бы тяжелыми ни были эти две недели, не останавливалось. А было действительно тяжело, особенно первые восемь дней. Прежде всего нашему славному Плотовщику, затем дяде Иштвану, Кряжу, тетушке Нанчи и доктору, потому что были такие моменты, когда Плотовщик чуть-чуть не отплыл в те неведомые воды, откуда никогда еще не возвращался ни один плот. Но, к счастью, на месте оказывался доктор, который снова и снова спасал Лайоша Дюлу, и в конце концов, на девятый день, наш Плотовщик глубоко вздохнул, затем крепко уснул, после чего проснулся уже без жара.

Свидетелем этого случайно оказался дядя Иштван.

А доктор, закончив вечерний визит, собрал инструменты и лекарства в чемоданчик и с облегчением перевел дух, словно борец после последней победной схватки.

— Уф! — со вздохом облегчения проговорил он. — А я уже начинал бояться, что потеряю поросенка.

Видимо, лето приняло и это к сведению, хотя вполне равнодушно: оно принесло свежий утренний воздух в комнату Дюлы и вдохнуло ему в легкие, однако не стало замедлять свой ход, решив передать нашего Плотовщика осени и новым летним каникулам.

— А где Кряж? — спросил Дюла, оглядываясь.

— Кряж работает, а не лодырничает, как некоторые, — ответил дядя Иштван с нескрываемой радостью, взяв на себя обязанности «второго отца»; он так волновался все это время за своего «ребенка», что его волнений хватило бы на трех настоящих отцов.

Но он сказал правду: Кряж действительно работал. После того, как целебные мази тетушки Нанчи выровняли его затылок и он стал без дела слоняться по двору, дядя Иштван спросил его:

— Не хочешь ли поехать со мной, Бела?

— С удовольствием..

Кряж вскарабкался на телегу. Он не только прекрасно себя чувствовал, но и с огромным интересом присматривался к сложной и в то же время стремительной жизни большого хозяйства.

— Видишь ли, Кряж, инженеру хорошо, потому что он оперирует реальными цифрами. И архитектору тоже, потому что его проекты точно воплощаются в жизнь. И сапожнику и портному тоже, потому что они имеют дело с материалом, который не меняется. Но трудно сельскому хозяину, потому что его все время подстерегают то град, то заморозки, то ливень, то эпидемия, то какое-нибудь непродуманное постановление, то нашествие вредных насекомых, то засуха и еще тысяча всяких неведомых бед, которые ломают привычный ритм работы, вносят сумятицу, изменяют состояние и состав земли, заставляют совсем по-иному использовать машины, нарушают порядок сева и время уборки урожая, — словом, все. Сегодня я отдам какое-нибудь распоряжение, а назавтра все летит вверх тормашками, потому что ночью прошел ливень. На будущей неделе я собираюсь сдать на убой сотню откормленных бычков, а тут скот заболевает сибирской язвой, и все нужно начинать сначала. Словом, иногда кажется даже, что не мы ведем хозяйство, а природа, случай, хотя на самом деле мы должны вести хозяйство, а не природа и не случай. Ну, это еще что? — загремел дядя Иштван, когда они остановились около одной из молотилок. — Где контролер?