Клара Моисеева - В Помпеях был праздник

— И не надо вспоминать. Это слишком тяжко и страшно. Мы будем надеяться на счастливое возвращение Антония. А если он не пожелает видеть нас, мы не будем его осуждать, Мерула. Мы будем радоваться его счастью. Ведь это наш сын, Мерула, и судьба его нам не безразлична… И если даже Антоний никогда не перешагнет порога нашего дома, я буду благодарна судьбе за то, что хоть раз увидела этого красивого, умного юношу. Мне кажется, Мерула, что мы даже не в состоянии понять, как он умен и образован. Я никогда не рассержусь на сына Антония. Я только буду молить богов, чтобы они не оставили его и помогли выйти на дорогу жизни. Ведь он сейчас так одинок и беден! Я видела такую печаль в его глазах, когда он принял от тебя тысячу сестерций. Глаза его сказали мне: «Вы так бедны, вы так обездолены, у вас нет ничего, даже крыши, а я беру у вас последнее…»

— Больше ни слова, Клеида, иначе сердце мое разорвется. Мы будем ждать молча, с великим терпением. Только прошу тебя, Клеида, никогда больше не будем говорить об этом так, как мы говорили сейчас.

Стефан, который был убежден в счастливом исходе путешествия Антония в Рим, вовсе не предавался печальным размышлениям. Надо сказать, что открытие, сделанное Мерулой, до такой степени обрадовало Стефана, что он не переставал строить самые необыкновенные планы на будущее. Прежде всего он ни за что не хотел допустить, что Антоний остался бедным и брошенным всеми друзьями философа Тегета. Дни, проведенные с Антонием, позволили ему немножко понять жизнь человека из богатого поместья, — человека образованного, независимого, человека, какого Стефан лично никогда не видел, но о котором мог судить по немногим книгам, прочитанным им. А если Антоний будет иметь деньги и покровительство именитых, разве он не получит возможность использовать свои знания? Ведь он учился философии и красноречию у знаменитых ученых. Он сам сочиняет стихи и пишет трактаты по истории. Как чудесно это, что вдруг нашелся родной брат, такой благородный и такой знатный. Сейчас слово «знатность» приобрело для Стефана какой-то особенный смысл. Теперь это слово не связывалось с мыслью о стяжательстве, высокомерии и злодействе. Теперь это слово приобрело смысл чего-то возвышенного, сулящего добро. Стефану ни на минутку не приходило в голову, что Антоний мог его забыть и отказаться хотя бы потому, что унизительно иметь братом вольноотпущенника, недавнего раба. Если Антоний приложил столько усилий, чтобы спасти его из цепей рабства, если он был к нему так добр и внимателен, когда жив был мудрый философ Тегет, то как может он сейчас отказаться от родного брата? И Стефану становилось радостно от мысли, что Антоний — его родной брат.

— Знаешь, Стефан, — сказал отец, — к счастью, дни твоего рабства не были столь тяжелыми, как у многих тысяч рабов, живущих в поместиях римских богачей. Как ты знаешь, помощник вилика, да еще такой усердный, как я, имеет преимущества перед рабами, которые копают землю, прокладывают дороги или трудятся в шахтах. С тех пор как благородный Евтих научил тебя читать и писать, ты много времени проводил за легким занятием — вел записи. Разве это работа для раба? Ты не знаешь своего счастья, Стефан. Тебя ни разу не избили до полусмерти и ни разу не заковали в колодки. Даже Злобная Скантия была к тебе снисходительна. Если бы я знал, что буду помощником вилика, и если бы я думал, что мои сыновья всегда будут иметь хлеб и крышу, я бы никому не отдал второго сына никогда… Судьба раба — страшная судьба. Как же мне было не подумать о судьбе моих детей! Я не мог изменить судьбу обоих близнецов… Но больше я не могу говорить об Этом. Я только скажу тебе, Стефан, что теперь, когда ты свободен, твоя судьба в твоих руках. Только неустанным трудом ты создашь свое благополучие. Прошу тебя, не помышляй о легкой жизни, не надейся на помощь от Антония. Ни от кого не жди помощи, сам думай о себе. Да и родителей своих не забывай. Я убежден, что мы выжили и не потеряли человеческое достоинство только потому, что велика была моя любовь к земле. Просто я родился таким чудаком. Когда в руках моих была мотыга, я трудился так, будто этот виноградник принадлежит мне. Я лелеял каждый куст. Я подвязывал лозы, я убирал сорняки и радовался каждому зеленому побегу. Наш господин, к счастью, справедлив, и он обратил внимание на мое усердие. Иначе, Стефан, ты знаешь, что было бы с нами. Я не ста ну называть тебе рабов, которые погибли на наших глазах… Я возлагаю на тебя большие надежды, Стефан. Подумай, чем ты займешься с любовью и усердием. Я бы хотел, чтобы твоя грамотность пошла тебе впрок. Я все сказал, Стефан…

Прошло много дней с тех пор, как Антоний покинул поместье Потина Теренция. Жизнь поместья была такой же, как до всех этих удивительных событий, которые перевернули все мысли и желания вилика Мерулы.

В ожидании добрых вестей от Антония вилик Мерула не решался что-либо изменить в своей жизни. Он совсем перестал думать о пекарне. Он пока отбросил мысль об уходе из поместья. Он хотел одного: чтобы дни летели все быстрей и быстрей и чтобы снова настал день встречи с Антонием.

Клеида по-прежнему пекла хлебы, помогала вести дом господина и угождала Злобной Скантии. Дома она старалась поменьше говорить об Антонии, потому что каждый разговор приводил ее в величайшее волнение. А ей нужно было много сил, чтобы не выдать своей тайны, никому ничего не рассказывать об Антонии, о своих надеждах на будущее. Никто в поместье не узнал тайны вилика. Даже Евтиху ничего не сказали. Мерула был рад тому, что ему удалось скрыть пребывание Антония в поместье. Его никто не видел и никто не мог судить о том, насколько он похож на Стефана и почему есть такой двойник у Стефана. Антоний покинул жилище вилика под покровом ночи. Вилик Мерула гордился тем, что ему удалось скрыть от господина свою тайну и тем самым избежать вопросов. Стоило только представить себе, что сказала бы Скантия, если бы до нее дошло то подлинное событие в жизни Мерулы, которое позволило недавнему рабу обрести сына-патриция. Небывалое, немыслимое событие! Обладая такой удивительной тайной, вилик Мерула даже гордился тем, что он такой избранник. Пожалуй, он и в самом деле был избранником. Где еще свершилось подобное?.. Может быть, когда-нибудь, когда Антоний признает его, вилика Мерулу, своим отцом, может быть, ему захочется когда-нибудь порыться в своей памяти и вспомнить какую-нибудь из прочитанных историй, подобную его собственной истории. Ах, как хотелось бы дожить до этого счастливого часа! Конечно, хочется верить, что и он, вилик Мерула, и Клеида, и Стефан доживут… Если не надеяться, то в чем же смысл жизни?

— Отец, я много думал над своим будущим. Я боюсь тебя огорчить, отец, но, если говорить по справедливости, у меня пропала охота заниматься делом пекаря. Она пропала с тех пор, как я узнал Антония. Не потому, чтобы он возбудил во мне отвращение к труду пекаря, нет, этого не было. Я скалку тебе, отец, что было. Если хочешь знать, то Антоний несколькими короткими фразами дал понять мне, что труд мима или театрального актера заслуживает уважения и вовсе не так позорен, как считают многие богатые и знатные люди. И вот, думая сейчас об этом, я говорю себе: «Почему бы тебе, Стефан, не пойти по тому пути, который манит тебя с детских лет? И жизнь твоя пошла бы дорогой радости». Вот мои мечты!