Ласло Харш - Ребята не подведут!

— Где ты пропадал, Габи? — спросил отец.

— Ходил с доктором Шербаном смотреть мост, — торопливо ответил Габи.

— Расскажи, — попросила мама.

И Габи пришлось рассказывать о том, о чем нельзя рассказать, говорить о том, чего нельзя выразить словами: о свалившихся в воду трамваях, о перевернутых машинах, о том, что говорили люди, смотря на взорванный мост… И все это время он невольно чувствовал, что в комнате чего-то не хватает. Но чего? Этого он еще не знал. Осмотревшись, он так и не определил, чего же не хватает, а рассказав про мост, тут же вышел на кухню, надеясь, что там вспомнит. Но не вспомнил. Комод, плита, стульчик, сундук, кастрюли — все было на месте. Точь-в-точь как в комнате, где по-прежнему стояли на своих местах две кровати, стол со стульями, а в стороне — два шкафа. Везде прибрано, всюду царил порядок. Когда он шел на кухню, ему показалось, что мама жалостливо покачала головой. Он сел на стул, склонил голову на руки и вдруг, вскочив как ужаленный, побежал в комнату. На пороге он застыл как вкопанный и выкрикнул:

— Мама! Где Пушок?

Возглас его походил на крик утопающего. Мама взглянула на отца. Отец на маму. Габи подбежал к ним и еще раз спросил:

— Где Пушок?

— Пушка нет, — наконец сказала мама и погладила Габи по голове.

Габи только сейчас вспомнил те несколько слов, которые произнес зеленорубашечник: «Я пристрелил собаку». Значит, он убил Пушка. Вот подлец!

Мама заговорила тихим, ласковым голосом. Она рассказала Габи, что Пушок вел себя смелее, чем многие люди, и за это поплатился. После полудня домой вернулся зеленорубашечник. Увидев выбитое стекло, он дико завопил — ведь он уж давно разучился говорить по-человечески! — и, открыв стрельбу из автомата, стал требовать, чтоб все немедленно спустились во двор на расправу. Старший по дому господин Рендек пытался объяснить ему, что стекло вышибло воздушной волной, но зеленорубашечник не унимался и размахивал своим автоматом. Услышав голос зеленорубашечника, Пушок зло зарычал, вырвался из рук мамы и, выскочив во двор, набросился прямо на зеленорубашеч- ника. Тот сразу его не заметил, и Пушку удалось впиться зубами в голенище его сапога. Зеленорубашечник опустил ствол автомата вниз и выстрелил, но промахнулся. Пушок, должно быть, сообразил, что силы слишком неравны, и, повернувшись, помчался со всех ног к воротам. Зеленорубашечник кинулся за ним, выкрикивая на бегу: «Ах ты, проклятая тварь! Теперь-то я с тобой разделаюсь!» В воротах он остановился и дал длинную очередь, потом вернулся во двор и во всеуслышание заявил, что сам видел, как собака перевернулась, поползла на брюхе, но он всадил в нее еще парочку пуль, и теперь с ней навсегда покончено. Он так возгордился своей героической победой над Пушком, что забыл даже о выбитом стекле.

Когда мама закончила рассказ, губы у Габи скривились и на глаза навернулись слезы. Словом, он готов был расплакаться, но мама посмотрела на него и укоризненно сказала:

— Габи! Ты что, плачешь?

— Кажется, да, — буркнул Габи.

— Не надо, — произнесла мама. — Ведь Пушок был всего-навсего собакой. Правда, очень умной и ласковой…

— И очень красивой, — добавил Габи.

— Согласна, и очень красивой. Но все же только собакой. А ты сегодня побывал у моста Маргит и видел, что по вине зеленорубашечников в течение нескольких минут погибли сотни людей. Поэтому плакать из-за собаки, пожалуй, не стоит.

— Может, и так! — мужественно произнес Габи. — Но все-таки жалко Пушка…

— Конечно, жалко, — согласилась мама. — Пушок был славным щенком. О нем нельзя не пожалеть… Но плакать не надо.

И Габи не плакал, хотя сердце у него так и разрывалось от жалости.

Не заплакал он и на следующий день, когда сообщил группе, что Пушок погиб при исполнении своего долга.

— Не прощу этого зеленорубашечнику, — заявил Шефчик- старший, выслушав речь председателя. — Теперь уж ничто не помешает мне взорвать его автомат.

— Запрещаю! — строго произнес Габи.

— Почему это ты запрещаешь, если послезавтра я получу порох от Лайци Виценика, которому дам за него свой новый ножик, а в придачу три разноцветные бусины. Он возьмет порох у своего папаши, но тот ничего не будет знать.

— И все равно нельзя, — стоял на своем председатель.

— Нет, можно. Надо отомстить за Пушка! — возмущался Шефчик-старший.

— Все равно запрещаю. Даже за Пушка нельзя, — справившись с подкатившим к горлу комом, отчеканил Габи. Затем тихо продолжал: — Вчера я встретился с одним товарищем из движения Сопротивления… За это время он отрастил бороду и переменил имя… Он приказал пока не трогать зеленорубашечника, потому что теперь начинаются более серьезные дела…

— Но ведь бородач ничего не знал о Пушке, — вмешался Денеш.

— Даже если бы он и знал, все равно нельзя.

— Ну хоть последний раз, а? — упрашивал председателя главный секретарь. — Можно ничего не говорить об этом бородачу.

— Нет, он должен знать все, — закончил спор Габи. — Пушок пока подождет.

Ребята с уважением смотрели на своего председателя. Отчасти потому, что он такой умный, отчасти потому, что они непременно бы расплакались, если бы погибла их собака, даже не такая ласковая, ловкая и умная, как Пушок.

Габи часто думал о Пушке. Он, конечно, не плакал — ведь Пушок, по словам мамы, был всего-навсего собакой — но, как бы то ни было, при одном воспоминании о нем сердце у Габи обливалось кровью. Улучив свободную минуту, Габи забирался в укромный уголок и принимался размышлять о Пушке. Ну, а свободных минут у него было теперь достаточно, потому что бородач из движения Сопротивления приказал не трогать даже зеленорубашечника… К тому же зеленорубашечника почти не бывало дома, а когда он возвращался, то принимался с хохотом рассказывать о своих подлых развлечениях: они, мол, всех, кто носит желтую звезду, запирают в одном месте, огороженном колючей проволокой, называемом «гетто». Они толпами сгоняютлюдей с желтыми звездами в это гетто, у ворот которого стоят на часах зеленорубашечники, и безжалостно расстреливают из автоматов тех, кто пытается бежать.

Вот поэтому-то зеленорубашечник и уходил из дому еще до рассвета, а возвращался уже ночью после отбоя воздушной тревоги.

Теперь, когда в школу ходить было не надо, Габи просыпался с ранней зари, видел, как уходит зеленорубашечник, и начинал мечтать. Мечтал он, разумеется, лишь о вещах приятных. Вот, например, ему нравилось воображать, будто возле кровати лежит Пушок и, услышав стук кованых сапог зеленорубашечника, вскидывает голову и так смотрит на Габи, словно спрашивает: «Может, укусить этого подлого Шлампетера?» И Габи тут же мысленно кричит Пушку: «Куси его, куси!» Пушок набрасывается на зеленорубашечника, срывает с плеча его автомат, стаскивает с ног сапоги и раздирает в клочья зеленую рубаху.