Ласло Харш - Ребята не подведут!

— И баста! — пресек его восторги бородач и повернулся к доктору Шербану: — Ну, что нового?

— Есть хорошие новости, — отозвался доктор Шербан. — Они отложили.

— Вот и отлично. И на какое время? — поинтересовался бородач.

— На две-три недели. Как видно, очень уж уверены в себе. Считают, что времени у них хватит.

— Тогда мы успеем все организовать, — произнес бородач.

— Разумеется. Только кому начинать?

— Господин советник, а нельзя ли начать группе? — спросил Габи.

Но доктор Шербан одернул его:

— Я же сказал, чтоб вы не совали свой нос куда не следует!

— А куда, господин советник? — простодушно спросил Габи.

— Если не знаешь, тем лучше, — проворчал бородач. — По крайней мере не будете вертеться под ногами. Да, вот еще: на время оставьте Шлампетера в покое. Не тревожьте его. Сейчас есть более серьезные дела. Понятно?

Габи кивнул: понятно, мол, как не понять.

Бородач и доктор Шербан обменялись еще несколькими словами, делая вид, будто ждут трамвая и просто убивают время. Поговорили о каких-то листовках, которые необходимо пронести на завод. Со стороны казалось, будто они говорят о бумажной фабрике.

По улице Подманицкого из-за угла выбежал трамвай. Бородач, не прощаясь, вскочил в вагон и даже не оглянулся на оставшихся. Доктор Шербан и Габи побрели обратно под гудевший мост и тоже сели на трамвай.

Трамвай загромыхал по хорошо знакомому проспекту Арена. Но когда он свернул на Пожоньское шоссе, Габи широко раскрыл глаза. Вдоль шоссе стояли в ряд красивые двухэтажные дома. На каждом доме намалевана была огромная желтая звезда. Застекленные ворота заперты, а за ними толпятся люди. Они нет-нет да и выглянут на улицу, а кое-кто даже помашут рукой. Габи показалось, будто все эти люди нарочно высыпали к воротам, а в комнатах, наверно, ни души. Среди них было много стариков, старух, и все они жадно смотрели на оживленную улицу, не смея выйти наружу и немного прогуляться, пока светит яркое ласковое солнце.

Габи не сразу сообразил, что обитателям этих домов запрещено выходить на улицу и что там, на улице, их подстерегают вооруженные нилашисты.

Наконец они приехали. Вернее, трамвай остановился, и вагоновожатый заявил, что дальше они не поедут, поскольку дорога перекрыта.

Доктор и Габи двинулись пешком к мосту Маргит. Под ногами у них хрустело битое стекло, словно кто-то неожиданно вышиб все стекла из окон и усеял их осколками тротуар. Проходившие мимо люди толковали только о взрыве, о мосте Маргит. «В это время я была на кухне и, представляете, целую кастрюлю с супом сбросило с плиты», — рассказывала какая-то женщина. «Я как раз собирался идти в Буду…» — прошамкал древний старик в котелке. «Погибло четыреста человек», — сообщил почтальон. «Мне на голову чуть не свалилась витрина молочного магазина», — нервно рассмеялась какая-то девушка.

На площадь перед въездом на мост они не попали, так как путь преградили шпалеры солдат и полицейских. Поэтому они пошли в обход, пересекли у театра комедии Бульварное кольцо и возле Парламента спустились к Дунаю, а потом другим путем направились к мосту Маргит.

Позже Габи не раз пытался поделиться своими впечатлениями обо всем увиденном в тот вечер, но ничего вразумительного рассказать не мог, без конца повторяя: «Да ведь ты и сам, наверно, знаешь…» Да и в самом деле, осмыслить все это, а тем более рассказать ему было просто не под силу.

У него сложилось такое впечатление, будто какой-то злой великан, напялив на себя семимильные сапоги, прошелся ради собственного удовольствия по мосту и шутя растоптал его. Сделал великан три шага, и три стальных пролета моста с грохотом и скрежетом рухнули вниз. Широкий железный тротуар, недавно еще такой прочный и надежный, беспомощно повис над рекой. Один конец его судорожно цеплялся за каменные опоры, а другой погрузился в мутно-зеленую реку. Теперь в просветах этого железного тротуара безмятежно поплескивали волны, наскакивали на искореженное железо и, потанцевав, устремлялись дальше, чтоб скорее миновать это страшное место и позабыть о нем.

Стоя на берегу Дуная, Габи мысленно представил, как злой великан в железных сапогах вышел, наверно, из магазина с целым ворохом игрушек в руках и на пути наткнулся на этот безобидный мост. Тогда, рассвирепев, он принялся со злостью топтать мост, не замечая, что теряет купленные им в магазине игрушки. Недаром на мосту валялись крохотные желтые и совсем как настоящие трамвайные вагоны, каким-то чудом уцепившиеся колесами за игрушечные рельсы и не сползшие в Дунай. И хорошо сделали, что уцепились, потому что посреди реки уже торчали два перевернутых крохотных трамвая, напоминавшие жуков, опрокинутых на спину. В прошлом году в день своего рождения Габи очень хотелось получить в подарок вот такие же трамвайчики, что растерял на мосту злой великан. Но великан растерял не только трамвайчики, но и легковые автомобили, и грузовики…

— В том трамвае ехали шестьдесят три пассажира, — ткнул пальцем в сторону моста какой-то мужчина. — Ни один не спасся.

— На мосту было много людей, когда его взорвали… — отозвался другой.

И волшебная сказка о великане сразу забылась. Сердце у Габи сжалось от страха, ибо только сейчас он понял, что трамваи и автомашины эти были совсем не игрушечные, а самые настоящие и что в них сидели люди: папы и мамы, а может, вот такие же мальчишки, как Габи и Шефчик-старший, и теперь все они лежат на дне реки и никогда уже не смогут поиграть в «Кто кого столкнет» или в «Кота в сапогах».

И Габи заплакал.

— Я же говорил, что зрелище не для тебя, — произнес доктор Шербан, но голос у него прозвучал совсем не строго, а ласково.

— Мне… мне… — всхлипывал Габи, — мне показалось, что трамвайчики… и автомашины… игрушечные…

— Верно, — убежденно сказал доктор Шербан, — это игрушки в руках злых и жестоких любителей подобных забав. Но не беспокойся, мы навсегда отобьем у них охоту к таким кровавым шуткам.

Он взял Габи за руку, и тем же обходным путем они отправились домой. Габи молча шел рядом с доктором Шербаном и только изредка всхлипывал, а в трамвае поплотнее прижался к доктору.

Приехав домой, они увидели во дворе зеленорубашечника. Широко расставив ноги, как моряк в сильный шторм, он стоял рядом с Тыквой и господином Розмайером. Искоса поглядев на Габи, зеленорубашечник разразился грубой бранью:

— …Пусть лопнут мои глаза, если я вру! Я пристрелил собаку — учтите это! Эта тварь издохла на моих глазах. И кому не нравится, пусть предъявляет претензии Теофилу Шлампетеру…

Габи тихо открыл дверь и виновато, еле слышно поздоровался, думая, что сейчас ему влетит по первое число, раз он ушел из дома без спроса.