Герцель Новогрудский - Дик с 12-й Нижней

— Но-но, Бронза, ты не очень задавайся, — сказал Белый, поднимаясь с полки. — Если хочешь о деле говорить — говори. Я про дело говорить согласен. И работать вместе согласен. А задаваться нечего. А то выкладывай сигареты и катись.

Фразу о сигаретах и о том, что Майк при желании может катиться, Белый произнес, обращаясь уже не к Бронзе, а к тому месту, где Бронза только что стоял. Майка не было. Он оказался по ту сторону двери. Он стоял с той стороны и что-то делал с засовом. Белый услышал, как массивный, давно не сдвигавшийся с места засов завизжал в петлях. Похоже было, что Бронза запер дверь. Странно, зачем? Белый толкнулся к выходу — так и есть, дверь заперта.

Фрэнк все еще ничего не понимал.

— Эй, Бронза, ты что? — растерянно окликнул он Майка.

— Ничего, — отозвался Майк. — Все будет в порядке, не беспокойся. Посиди, а к вечеру я тебя выпущу. Слышишь, Белый, к вечеру открою.

— Как это — посиди? Как это — к вечеру? Ты что, сдурел, что ли?

— Посиди, посиди, — повторил Майк. — Это для дела нужно.

— Для какого там дела?.. — вне себя заорал Белый. — Смотри, Бронза, не валяй дурака! Смотри, плохо будет!

Майк не ответил. Слышно было, как он возится с засовом, стараясь задвинуть его подальше в гнездо.

Белому стало не по себе. Неужели этот рыжий черт собрался оставить его здесь? Что он, с ума сошел? Может быть, попробовать уговорить его?

— Майк, а Майк! — начал Белый жалобным и льстивым голосом. — Слышишь, Майк? Ладно уж тебе: пошутил и будет. Давай, Майк, заходи. Давай поговорим. Мы знаешь сколько с тобой денег заработаем? По пяти долларов в день будем зарабатывать… Слышишь, Бронза?

— К вечеру, к вечеру, Белый, сейчас не до разговоров, — ответил Майк.

Мысль о том, что коротышка Бронза, как младенца, обвел его вокруг пальца, взбесила Белого. Он стал ругаться. Ругался долго и умело. Майк слушал. Лицо его выражало полное удовлетворение. Когда ругают тебя потому, что ты оказался сильнее, потому, что больше с тобой ничего нельзя сделать, — это даже приятно.

Наконец Белый выдохся. Майк подождал еще немного. Убедившись, что ничего интересного больше не дождаться, он сказал:

— Ну, до свиданья, Белый, до вечера! — и пошел к выходу.

Фрэнк услышал его удаляющиеся шаги. — Постой, Бронза, вернись! — крикнул он. — Я не могу здесь оставаться до вечера! Мистер Фридгол велел пораньше прийти! Я еще ребятам насчет «Трибуны» ничего не передал!..

Бронза остановился:

— Ты не передал, я передам. Ребята куда нужно, туда придут. А ты отдыхай. Можешь даже выспаться на полке.

— «Выспаться, выспаться…» Подлец ты, Бронза, вот что я тебе скажу! Я еще не ел с утра…

— Не ел? — Бронза вернулся, просунул в отдушину над дверью два больших, сложенных вместе куска хлеба с маслом из земляного ореха. — На, черт с тобой, знай мою доброту!

Фрэнк поймал брошенный через отдушину хлеб.

— Я тебе это попомню, Бронза, я с тобой еще посчитаюсь! — крикнул он. — И сигареты отдай, черт!.. С сигаретами почему уходишь?

Но Майк не слышал ни угроз Белого, ни его напоминания о сигаретах. Он уже выходил из подвала во двор. Он спешил: надо повидать ребят, надо узнать, все ли придут сегодня, как уговорились; надо проверить, не дошел ли до них слух об экстренном выпуске «Трибуны».

Майк очень опасался этого. Если бы его опасения оправдались, он просто не знал бы, что делать: не сажать же опять кого-то под замок? Но, к счастью, обошлось. Все ребята, какие были на пустыре, занимались своими делами, о «Трибуне» никто не вспоминал.

Подходил вечер пятницы — тот вечер, который решал судьбу Дика. Но Дик об этом ничего не знал. После неудачи с миллионером он совсем приуныл: похоже, что надеяться больше не на что. Завтра ему сделают операцию.

Закрыв глаза, Дик лежал на своей кровати в четырнадцатой комнате лечебницы «Сильвия», которая по-честному — тринадцатая, и думал. Вернее, убивал время впустую. Думать ни о чем не хотелось. Мысли приходили в голову пустые, нескладные.

Вдруг послышались женские шаги. Над ним кто-то остановился, тронул за плечо:

— Вставай, Дик! Что это ты разоспался?

— Ма!

— Какая ма? — рассмеялась миссис Джен и присела на край кровати.

Дик открыл глаз, окинул взглядом комнату. А ему-то на минуту показалось, что он дома!..

Вслед за сиделкой в комнату вошел Том. Вместо привычной больничной пижамы на нем был мешковатый, но крепкий костюм. Из-под широких брюк виднелись грубые ботинки с тупыми носками. Могучую шею обтягивал толстый воротник вязаного свитера.

— Куда это вы собрались, мистер Томас? — удивилась сиделка. — Кто вам выдал костюм?

— В церковь, Джен, в церковь! — весело ответил моряк. — На меня снизошла благодать, меня потянуло на вечернее молебствие.

— В церковь? — Миссис Джен с сомнением покачала головой. — Что-то не похоже, мистер Томас, чтобы вы ходили в церковь.

— Не верите? — Том улыбнулся. Блеснули два ряда новых зубов. — Ай-яй-яй, Джен! У человека молитвенное настроение, человек спешит на свидание с богом, а вы ему не верите. Нехорошо, очень нехорошо!.. Вот и мисс Сильвия тоже сначала не верила. Но я ей сказал так: «Мисс Сильвия, вы видите перед собой великого грешника. Вы видите перед собой человека, который уже много лет не был в церкви, который погряз в грехах. Я забыл о существовании бога. Но со вчерашнего дня что-то со мной случилось, что-то все время тревожит меня. Мне все кажется, будто я слышу внутренний голос… Знаете, такой особенный, святой голос. И он без конца нашептывает мне: „Сходи в церковь, Том! Сходи, скотина, в церковь, не губи, гад, свою бессмертную душу“».

— Вы так и сказали мисс Сильвии: и про гада и про скотину? — усомнилась сиделка.

— Сказал, ей-богу, сказал, — побожился моряк. — Я и объяснение ругани дал. По-моему, объяснил я, у божественных сил к каждому свой подход есть. Божественные силы знают, с кем как нужно разговаривать. Со мной вот божественный голос разговаривал по-матросски. Да так умело, такие словечки загибал, что я даже повторить их стесняюсь. Но зато пронял… До самого сердца дошел. После святых слов меня так и потянуло в церковь, так и потянуло.

— Что же мисс Сильвия? Поверила? Сверкнули искусственные зубы. Том улыбнулся:

— А как же! Мисс Сильвия в божественных делах очень тонко разбирается. Она сказала, что в святом голосе, позволившем себе всякие выражения, проявилась божественная мудрость, ибо только бранными словами можно было разбередить мою заскорузлую в скверне и грехах душу; она сразу поняла, что было бы грешно воздвигать препятствия на моем пути к господу. Ваша хозяйка, Джен, заявила так: «Идите, мистер Ауд, обязательно идите в церковь. Я не усматриваю в этом нарушения правил нашей лечебницы. По моим понятиям, посещение церкви больными важнее лекарства, а забота об исцелении тела начинается с заботы об исцелении духа. Идите, мистер Ауд, идите и молитесь за свою бессмертную душу. Если вы услышали бога — бог услышит вас».