Лев Остроумов - Макар-Следопыт

В Ростов поезд пришел к вечеру. Здесь на вокзале Макар застал ту же картину, что и в Таганроге, только в больших размерах: те же оголтелые беженцы, те же бегущие с фронта военные… Ему надо было пересесть на другой поезд, отходивший ночью. Первым делом он сбегал в условное место и там, справа от двери, опять нашел надпись Егорки Сморчка; надпись эта гласила: «Едем на Кавказ, куда — не знаю. Говорил с Любочкой, она рада, что мы близко. Балдыбаев ей не говорит, куда везет».

Макар усмехнулся про себя: «вон даже Любочка не знает, а он, Следопыт, все разнюхал! То-то дивиться будут ребята! Молодчина ты, брат Орлиный Глаз».

На вокзале, однако, ему едва не пришлось худо: он попал в облаву на дезертиров. Офицеры загнали всех мужчин в одну залу и давай просматривать документы. Многих отправляли под конвоем неведомо куда. У Макара и документа не спросили, хотели прямо забирать, — больно обозлились на Дружка, показавшего им зубы. Да Следопыт и тут не растерялся: так раскричался и так сердито требовал свести себя к коменданту, что пришлось солдатам уступить. У коменданта он показал свой спасительный документ и долго шумел, по какому такому праву хватают людей без разбора?

Видал он тут дела и похуже: в буфете стояли накрытые столы, за которые никому не велено было садиться. Пришел офицер раненый, голодный и злой, взял тарелку борща и сел за стол. Мигом подскочил к нему лакей.

— Нельзя тут собираться! Ступайте отсюда!

— Почему нельзя?

— Это для штаба стол приготовлен.

— А где же сидеть тем, что на фронте ранены? — озлился офицер.

— Где хотите. На полу можно-с!

— Как собаке? А! Мерзавцы, холуи проклятые! — заорал офицер.

— Не извольте кричать. Выведу!

Офицер, желтый, как мертвец, с забинтованной головой, долго кричал и ругался, но так за стол и не сел. Подошли другие и увели его.

«Ну-ну, — думал Макар, покачивая головой. — И врагу не пожелаю в белой армии служить! Аи да порядки! Немудрено, что у них все прахом пошло».

И Макар вспомнил свою армию, крепко спаянную духом товарищества и уважения к воинскому званию без различия чинов, и впервые здесь пожалел своего голодного, измученного, искалеченного врага офицера.

Ночью всех выгнали на мороз, на платформу. Маленькие дети зябли и плакали, взрослые громко ругались; начальство подало паровоз, провело от него длинную кишку в вокзал и принялось паром ошпаривать полы и стены.

— Это они, идолы, болезни уничтожают! — пояснила Макару женщина с тремя детьми. — А детей моих на мороз выгнали: как им не заболеть?

Диву давался Следопыт. Когда подали его поезд, его чуть не раздавили: сотни дезертиров-казаков, удиравших домой на Кубань, кидались на вагоны, занимали их, прикладами и каблуками выгоняли оттуда женщин и детей, выкидывали их вещи, душили в давке друг друга. Стон стоял над платформой. Следопыту удалось проскользнуть в вагон только благодаря своей быстроте и ловкости.

Наконец, поезд отошел от проклятого Ростова. Всю ночь в вагоне кричали и бранились казаки, зверски ругая и Деникина, и белую армию, и большевиков, и комиссаров. Глядя на них, Следопыт думал: «какого рожна нужно этим чертям?» Он был рад-радехонек, когда к утру приехал в Армавир и вылез из этого хлева.

Поезд на Туапсе шел только вечером, и весь день Макар прослонялся по незнакомому, скучному городку.

На вокзале в уборной он опять нашел надпись Егорки: «Ура! Едем в Туапсе. Не знаю, найдешь ли нас». Следопыт был очень доволен: все шло как по маслу. Вечером он сел в поезд уже сравнительно свободно и сразу заснул крепким сном.

Утром удивительная картина предстала его глазам: вокруг поезда теснились горы, горы высокие, никогда невиданные горы, как щетиной покрытые густым бурым лесом. Глубокие ущелья прорезывали их, и по этим ущельям, кипя и извиваясь, змеились быстрые горные реки, одетые белой пеной; через речки, от скалы к скале, висели узенькие бревенчатые мостики, по обрывам бродили козы, легко перепрыгивая с камня на камень.

«Вот он, Кавказ!» — думал Макар, загоревшимися глазами разглядывая невиданную картину.

Поезд быстро мчался и, наконец, выскочил из ущелья в широкую долину, которую пересекала мутно-зеленая речка, Городок лепился по холмам, а за ним неожиданно широко раскинулось море, — уже не бледное и серебряное, как Азовское море в Таганроге, но светло-зеленое, бурное, с косматыми гривами на волнах, могучее и всегда беспокойное Черное море!

Наш путешественник вышел на платформу маленького вокзала и первым делом направился, как обычно, искать Егоркину надпись. Он нашел ее без труда и, прочтя очень обрадовался. Егорка писал:

«Нанял лошадей, едет в свое имение Голубино. Нам удалось наняться к нему за носильщиков и рабочих, Любочка помогла. Поедем по шоссе в горы, на каждом перекрестке будем бросать стеклянные бутылочные черепки».

Следопыт совсем успокоился: коли дело так, то девочка из их рук не уйдет. Теперь догнать их не стоит большого труда. Он отправился на базар обедать и, кстати, посмотреть городок.

Туапсе понравилось ему: кривые улицы бежали вверх и вниз с холма на холм, подходили к самому морю и там переходили в набережную и мол. Большой пароход дымился у мола, люди грузили пеньку; неподалеку, правее, виднелся другой каменный мол, с двух сторон отгораживавший большой кусок моря, где покачивались шхуны — небольшие парусные кораблики; сюда заезжали также военные суда, и Макар долго глазел на подводную лодку, причалившую к молу; ее длинное рыбье тело до половины сидело в воде, мостик и обшивка сверкали чистотой; она была похожа на мирно уснувшее морское чудовище. Ужасно захотелось Следопыту проехаться на ней, нырнуть на самое дно морское. Но об этом нечего было и думать: возле лодки стоял часовой из бывалых матросов и никого даже близко к ней не допускал, не то — что внутрь.

Осмотревши порт, разведчик наш пошел закусывать. Посреди базарной площади тянулся большой навес на столбах, и под ним помещалось много ларьков и лавок: это был крытый рынок. Черноволосые греки и армяне тут же устроили закусочные, где можно было получить жареную рыбку-султанку, борщ, шашлык или чебуреки.

Макар решил попробовать шашлык и очень удивился, когда ему подали на оловянной тарелке длинную железную палочку, на которую были нанизаны жирные куски баранины с луком. Баба, сидевшая рядом с ним, объяснила ему, что палочка называется вертелом, и шашлык жарится прямо над огнем, без сковородки: в сковородку собирают только сок, который с него каплет.

«Век живи, век учись, — думал Макар. — И ест-то всякий по-своему: у нас на Украине шашлыка не найдешь. А жаль! Вкусная штука! Зато и у них вареников что-то не видать».

За обедом Макар обдумывал дальнейший план действий. Прежде всего предстояло решить, в каком виде отправляться дальше: в господском или в своем настоящем — мужицком платье. Если в господском, то надо нанимать лошадей до Голубина. А дальше что? Не лучше ли опять превратиться в крестьянского хлопчика и итти пешком? Это уж тем удобнее, что по дороге и сам не будешь стесняться, и встречные охотнее будут рассказывать про свое житье-бытье. Пятьдесят верст не штука: в два дня можно на месте быть; да и способнее как-то в своем привычном обличье.