Федор Камалов - Война Красного Лиса

Волна смеха докатилась до кабинета начальника и вдесь застряла.

—Неужели вы никого не узнали, Ашот Иванович?

— Темно, ночь была. И зачем узнавать, когда есть утонувший факт,— удрученно говорил Ашот Свисток.— Дом закрыли, повезли...

- И вы ничего не могли сделать?

- А что мог? Кричать на весь лагерь мог, да?

- Может, чей-то голос знакомый...

- Голос-молос... тонкости не надо. Везут, ничего сделать не могу. Ни кричать, ни ломать...

- Ну хоть кого-то вы подозреваете? Физрук помолчал и покачал головой.

- Никого, честное слово.

Вызвали подъемный кран. Длинной желтой рукой он долго, чтобы вытекла вода, поднимал дом и вынес из бассейна. В доме целый день были распахнуты окна и двери.

Днем просочившийся слушок достиг ушей Диваныча — апачи. Конечно, можно было сразу не гадать и не искать «озорников» на стороне. Начальника душил гнев. Каковы, а!

Он двинулся к саду, собираясь раз и навсегда покончить с ними. Сад никем не охранялся. Начальник дошел до угла и встал. Апачи работали в саду. Прочесывали граблями траву, окапывали деревья. Ашот Шаман большими ножницами равнял зеленую изгородь. В костре чадило старое тряпье, груды коричневых листьев, ветки, сухая трава. Из карьера за лагерем носили песок с искорками слюды, посыпали дорожки. Потом бегом потянулась вереница водоносов. Таскали воду и ведрами, и бачками, и в брезентовых мешках на плече. И где их набрали? Мальчишки с хохотом обливали друг друга холодной водой, носились.

—Улугбек,— позвал начальник.— Бери всех вождей, и ко мне!

В кабинете, когда все расселись, начальник сказал:

—Мы вынуждены попросить тебя уехать из лагеря, Улугбек.

После этих слов он с треском захлопнул окно, в котором торчала голова Гречко.

—И еще кое-кого попросим,— он взглянул на ребят, сидящих вдоль стены.

За столом физрук крутил на пальце свисток. Рядом сидела старшая вожатая. Начальник вернулся на место, но вентилятор не работал, одолевала духота, и он опять вышел, толкнул раму, едва не попав створками по лбу Гречко. Голова Олега с торчащими во все стороны волосами тут же возникла на подоконнике.

—Что скажешь, Улугбек?

Зачем спросил так начальник!.. Эго означало, что он не уверен в своем решении, не тверд. Старшая вожатая перестала перебирать бумаги в своей папке и поторопилась вмешаться.

—Говорить они умеют, соловьями заливаются!

Вожди сидели одним рядом, полуобнаженные, в перьях и чувствовали себя не очень уютно в таком виде. Все ж это кабинет, где сверкает горн на подставке и висят вымпелы на стенах, а не костер в саду. Пятеро вождей, если присмотреться внимательно, сидели чуть в сторонке, на самую малость, но обособленно.

- Я думаю, Денис Иванович, надо на Улугбека отправить в школу характеристику.

- Улугбек не один!— сказал Ашот Шаман.

- Правильно! Каждому достанется! И вам тоже!

- Вы меня не так поняли,— холодно сказал Ашот Шаман.— Повторю еще раз: Улугбек не один.

- Если так, все апачи уедут из лагеря,— сказал Гречко, всовывая голову в кабинет.

- И пожалуйста!— сгоряча крикнул начальник.— Автобус вам закажу.

- Одного мало. Надо три — на сто пятьдесят человек.

Старшая хлопнула по столу папкой.

- Ты за себя отвечай! Какие сто пятьдесят, что ты мелешь!

- Смотрите!— Гречко распахнул и вторую створку, отступил.

Плотной, молчаливой колонной стояли возле дома начальника апачи. Старшая вожатая высунулась в окно и крикнула, чтобы немедленно разошлись по отрядам.

Угрюмое молчание было ей ответом. Никто не шевельнулся..

—Вот, Денис Иванович, результат индейщины,— простирая руку к окну, воскликнула старшая.

Диваныч молча спихнул Гречко с подоконника, закрыл окно и заходил по кабинету.

- Здесь не только ребята виноваты,— физрук брякнул свистком,— и я, честное слово.

- Вы тоже хороши,— сказал начальник,— о вас мы тоже поговорим.

Ашот Свисток повернулся к ребятам.

—Я стрелял из лука в столб, признаюсь, да, извините. Я делал то, делал сё. Иногда я думал так: ты взрослый человек, Ашот, что ты делаешь. Зачем морочишь себе голову, и всем! А иногда думал по-другому - индейцы есть, оружие есть, а если врага у них не будет, разве это мужчины? Ум спит, храбрость не нужна: от девочек отличаются, что брюки носят, да? Только этим?..

- Не ожидал я от вас, Ашот Иванович.

- Я сам не ожидал, да. Но мне однажды внутренний голос сказал: делай так, Ашот, будет правильно. Разве плохо, посмотри, когда они здесь сидят, все за одного и за окном их сто пятьдесят человек ожидают?!

Старшая вожатая вытянула из папки лист.

- Вы остаетесь на третью смену, Ашот Иванович?

- Хочешь мою фамилию черным карандашом подчеркнуть?— усмехнулся он —Не остаюсь.

Она бросила карандаш. И правда, черный.

- Ну и хорошо.

- Скажите, вы украли садовника Монахова?—спросил Улугбек.

Физрук кашлянул.

- Не я.

- Наш Великий советник?

- Что сделал я, отвечаю я. Что сделал Иван, Гур-ген, еще кто-то, я не отвечаю. Ты мужчина, Улугбек, не надо гадать — он, другой... Уже зачем?

Старшая вожатая безнадежным голосом сказала, как бы себе:

- А дети за окном стоят...

- Твои апачи?—сурово произнес Улугбеку Диваныч.— Отпусти!

Ашот Шаман одобряюще кивнул вождю, выскользнул за дверь и через минуту за окном послышался шелест уходящих ног.

—Довольно споров!— тем же суровым тоном продолжил Диваныч.— Мы не можем выяснять до конца смены, кто виноват в частностях. Все виноваты! И вы, и Баярд, и оба Ашота, и я...

Далее Диваныч категорически попросил, чтобы апачи не собирались на племенные сборы и прекратили всякую деятельность до приезда Великого советника. Чтобы никаких больше ссор! Жить надо одной дружной семьей. Государство наше тратит огромные деньги, чтобы дети наши хорошо отдыхали, набирались сил и здоровья...

—Пожмите друг другу руки!

Вот уж — приказ помириться!.. Улугбек словно не слышал его, сумел избежать рукопожатия и вышел вместе со всеми из кабинета, ни на каплю не примиренный.

Если проползти под тонкими и крепкими, словно проволока, ветвями боярки, то оказываешься на поляне, похожей на зеленую комнату. Любимое место их рода.

Кто сидел, привалившись к черному камню, может, космическому, кто лежал на траве.

- Алька, ты будешь помнить это лето?—спросил Олег.

- Мое имя Сломанный Томагавк,— сказал младший Гречко.

Олег хмыкнул.

- Разве это имя! Вот у меня, да! Одинокий Медведь.

- Ты сам себя можешь назвать хоть Олегом Красное Солнышко. А меня апачи назвали.

- Соображаешь.

Олег лежал, раскинув длинные руки. По задравшейся рубахе влез муравей и ступил на голый живот. Муравей не мог сообразить, куда он попал, покрутился, потоптался, укусил для выяснения. Олег дернулся, хотел сшибить муравьишку щелчком, но передумал и пере« садил его на лист.