Павел Шуф - Приключения юнкора Игрека

Когда стрелка на больших часах в фойе дрогнула и показала без пяти минут одиннадцать, Борька решительно шепнул: «Пора!» и твердым шагом стал подниматься по лестнице. Он мог бы идти еще тверже — толстый ковер, устилавший лестницу, скрадывал шаги. Скоро мы стояли у знакомой нам двери в двести двадцать четвертый.

— Стучим? — шепотом спросил Борька. На мгновение мне показалось, что, выскажи я сейчас и малейшее сомнение, Самохвалов немедленно поворотит оглобли на Юнусабад. Но я ничем не выдал «режиссеру» своих мыслей, и тогда Борька робко постучал. За дверью стояла тишина. Борька постучал еще. Заскрипела кровать, послышалось глухое ворчание, мягкое шлепанье ног.

Дверь открыл тот же парень, которому мы утром дали возможность привыкнуть к себе… Сонно щурясь от яркой лампочки в коридоре, парень недовольно поморщился:

— Опять этажом обознались? Ну, вы даете! Вы что, считать разучились? Вам — на второй. Топайте, топайте… Режим ломаете, а мне выспаться надо — утром старт.

Он хотел было захлопнуть дверь, но тут Борька горячо стал объяснять:

— Не обознались мы! У нас, можно сказать, происшествие. Чрезвычайное!

Велосипедист придержал дверь, недовольно спросил:

— Что случилось? Только короче.

Борьке только того и надо.

Дверь у нас захлопнулась… Английский замок… А ключ — внутри.

А при чем тут я?! — велосипедист, похоже, начинал терять терпение. — Обратитесь к работникам гостиницы. Пусть замок ломают… За ваш счет…

Обратились уже, — махнул рукой Борька. — Говорят, теперь у нас только один выход — спускаться с балкона третьего этажа. Не поможете?..

Че-го-о-о?! — изумился велосипедист. — Вот еще! Я только ночью на чужие балконы не лазил. Не, пацаны, я — пас…

Да, погодите! — остановил его Борька. — Я ведь в другом смысле. Мы сами полезем, сами. Вы только разрешите.

— А сумеете? — сощурился спортсмен.

Еще как… Сумеем!.. — затараторил Борька, радуясь, что спектакль идет по его плану. — Мы ведь… это… на гимнастику ходим… А это нам — вообще чепуха.

Тогда входите, — пригласил велосипедист и впустил нас в номер. Мы прошли на балкон и, перегнувшись, убедились, что в сто двенадцатом темно. Все ясно: докучливые посетители покинули номер и знаменитый артист отдыхает.

— Вы спите себе на здоровье, — сказал Борька велосипедисту. — Мы сами управимся и вам не помешаем.

— Ничего, ничего! — сказал тот и с головой нырнул под одеяло, спасаясь от могучего храпа своего товарища. Мы привязали один конец простыни к стальному барьеру балкона, а второй сбросили. Хвост связки из двух простыней болтался теперь куда ниже балкона второго этажа.

Можно было начинать второй акт спектакля.

— Давай! — мигнул мне Борька. — Полезай первый.

— Лучше давай сперва ты, — отбоярился я. — А я за тобой. Знаю я вас, режиссеров! Все вам не так. Лезь лучше первым…

Борька не стал со мной препираться. Не снимая ранца со спины, он ухватился за тугой жгут простыни и бесстрашно заскользил в черноту. Жаль, что велосипедист улегся спать. Глядя на Борьку, он бы сразу поверил, что это настоящий акробат. Через несколько секунд Борька стоял на заветном балконе, и мне оставалось только последовать его примеру. Спустившись вниз и глянув в окно, я убедился, что был неправ, полагая, что в номере темно. Настольная лампа бросала прицельный свет на книгу в руках лежащего в кровати мужчины.

— Читает, — шепнул Борька. — Хорошо, что не спит.

— Вижу, что не обедает, — огрызнулся я. Неприятно ведь слышать такие вещи. Будто я и сам не вижу, что читает. Это в Борьке не Борька, а режиссер укреплялся… Впрочем, время и место для ссоры были самыми неподходящими, и я миролюбиво шепнул:

— Надо стучать.

Мгновение нашего триумфа над любимчиком Сиропова Маратиком было близко как никогда — только руку протянуть и постучать. Фитиль для Маратика уже тлел…

Фитиль уже тлел, и Борька потянул к нему руку… и постучал. Было видно, как вздрогнул мужчина и, заслонив книгой лампу, стал вглядываться в окно.

Борька постучал еще раз и жалобно протянул:

— Товарищ Быков, это мы…

Неясно, на что рассчитывал Борька, но только мужчина поднялся и тихонько подошел к окну, с удивлением, а, может, и испугом разглядывая наши темные силуэты.

— Товарищ Быков, — повторил Борька, — мы только на пять минут… Откройте, пожалуйста.

Мужчина отодвинул щеколду и, все еще придерживая дверь рукой, тихо спросил:

— Вы, собственно, к кому?

— Это сто двенадцатый? — полюбопытствовал Борька. — Мы не промахнулись?

Он самый.

Вы — товарищ Быков?

Удивление хозяина номера заметно возрастало, и он повторил:

— Он самый…

Здравствуйте, товарищ Быков! — обрадованно выпалил Борька. — Мы так мечтали встретиться с вами!

Тише!.. Тише, — зашикал хозяин, кивая в сторону второй кровати. — Дочку разбудите. Я ее с собой взял — Ташкент показать….

Борька, ликуя, толкнул меня локтем:

— Видал! Я же говорил тебе, что он с дочкой приехал. Только не видно ничего.

Мы вошли в комнату, полумрак которой скрадывало лишь одно световое пятно от настольной лампы.

— Вы только не удивляйтесь, — захлебнулся в счастливом шепоте Борька. — Днем ведь вас никак не поймать. А нам позарез нужно получить у вас ответы на вопросы.

Чьи вопросы-то? — усмехнулся Быков.

Газеты, — веско ответил Борька.

— Судя по времени, газета ваша называется «Ночной Ташкент»…

— Не-е, — протянул Борька. — У нас детская газета.

— Странно! — пожал плечами Быков. — Никогда не думал, что могу представлять интерес для детской газеты. Взрослой — давал интервью… А вот чтобы детской… Гм-м… Странно все это… И почему такая таинственность?..

Но нам с Борькой было не до разъяснений таких тонкостей. Поняв, что героя интервью мы все-таки заполучили, мы вытащили из ранца Самохвалова блокноты и ручки и, не давая хозяину номера опомниться, обрушили на него свои вопросы. Быков, как и положено крупному режиссеру и актеру, дарил мгновенные ответы.

— Когда вы начали снимать?

— Еще учась на первом курсе геодезического института.

— Какая роль вам нравится больше всего?

— Роль отца этой вот прелестной дочурки. На профессию тоже не жалуюсь.

— Расскажите о самом смешном случае во время съемок.

— Охотно. Их много. Ну вот вам, на выбор, один. Однажды установили мы треногу и начали съемку, дело было, доложу вам, на морском берегу. Только приложился я к окуляру — а тут тренога как закачалась да как пошла от меня. Ну, думаю, землетрясение века началось! Ничего подобного! Представьте себе — по недосмотру установили треногу прямехонько на огромную морскую черепаху, зарывшуюся в песок. А у треноги копыта острые, стальные — вот они черепахе и не понравились, и пошла она себе вместе с треногой на потеху всей группе.