Павел Шуф - Приключения юнкора Игрека

А что вы любите снимать больше всего?

Разумеется, местность.

В смысле — землю, пейзаж?

Для детской газеты, в принципе, можно сказать и так…

Какие качества вы считаете главными для человека вашей профессии?

Готовность к лишениям походной жизни… Глазомер… Общительность… Любовь к природе…

Ваш девиз?

Ни дня без съемок.

Сможет ли Бармалей сдать экзамены в медицинский институт и выучиться на Айболита?

Сможет, если теодолит победит Анатолия Карпова и станет чемпионом мира по шахматам.

— Не повторяет ли ваша дочь ваших ошибок?

— К счастью, не повторяет. Как видите, в отличие от меня, она не беседует сейчас с вами, а сладко спит.

— Какой фильм вы мечтаете увидеть в качестве зрителя?

— О геодезистах.

— Что бы вы хотели пожелать нашим юным читателям?

— Зоркости теодолита, устойчивости треноги, правдивости карты и наконец — завидной настойчивости их юнкоров, получивших это интервью столь необычным способом.

На этом мы с Борькой посчитали беседу оконченной и, побросав в ранец орудия интервью, стали шепотом прощаться.

— Вы даже не представляете себе, товарищ Быков, как мы вам благодарны, — прочувствованно молвил Борька. — А интервью с вами мы завтра же в газету отнесем.

Быков развел руками — дескать, помог чем мог. Лица же его мы так и не разглядели толком. Ну да ладно! Главное — ответы надежно покоились в блокнотах.

Мы выскользнули из коридора и помчались вниз. Швейцар в фойе изумленно уставился на нас и заворчал:

— Что за такие полуночники? Половина двенадцатого… Непорядок…

Когда, проникнув через лаз в свой подвал, я осторожно приподнял крышку люка, в доме царила тишина и темнота. Родители спали. Оставалось спокойненько, на одних носочках, пробраться к себе.

Утречком мы набело переписали вопросы и ответы и, радуясь их полновесности, поехали к Сиропову.

Правда, в подъезде у меня случилась маленькая, можно сказать техническая, заминка. Выходя из подъезда, я вдруг кубарем полетел на землю от чьей-то подножки. Подняться мне не дал Ромка Суровцев, который тут же тяжело оседлал меня, приговаривая злобно:

— У, гад! Где копия?..

Я все понял. Суровцев-старший наконец-то прослушал кассету и ударил в колокола. С трудом высвобождаясь из-под грузной Ромкиной туши, я прохрипел:

— Нету копии… Не переписали…

— Врешь, гад! — свирепел Ромка. — Пр-р-редатель! Гони кассету! Я те уши оторву, если не отдашь. И Борьке тоже…

Послышались спасительные дробные шаги на лестнице. Кто-то спускался вниз. Ромка отпустил меня и убежал. Тут из Борькиного подъезда выбежал Шакал. Ого, облава на обоих сразу!

Было ясно, что отныне «солдат удачи» будет выжимать из нас копию разоблачительной кассеты. Ничего, пусть потревожатся… Жаль только, что копии мы так и не успели снять. Правда, в это они не поверят…

Заранее предвидя триумф и ликование и готовя себя к заслуженной похвале, мы ступили из лифта на этаж редакции и вдруг угодили в великую суету. Все сотрудники редакции выбегали из своих кабинетов и, неся впереди себя стул, спешили в кабинет редактора.

Можно было подумать, что это стулья неумолимо тащат за собой газетчиков, а вовсе не наоборот.

Когда Сиропов вернулся к себе за третьим стулом, Борька, раздосадованный тем, что Сиропов не обращает на нас ровным счетом никакого внимания, схватил его за руку и закричал:

— Мы интервью принесли.

Сиропов с досадой высвободил руку и побежал было со стулом, по дважды проложенному маршруту, но, сделав шагов пять, вдруг остановился и, поставив стул на пол, вернулся к нам и спросил:

Какое интервью?

Борька зарделся от удовольствия:

С Быковым!

А не врете? — сощурился Сиропов.

Вот еще! — обиделся Борька. — Ночью взяли, когда у него в номере никого не было. Только дочь.

Дочь? — удивился Сиропов. — А разве он в Ташкенте с дочерью?

С дочерью. Он и про нее сказал. Говорит, что это лучшая его роль… Мы тут записали.

Сиропов испуганно выхватил протянутые ему Борькой листки и, не читая, спросил, как бы обращая вопрос к самому себе:

— Странно… Зачем же он вам отвечал, если сейчас и сам к нам прибудет?

— Сам? — ахнул я. — Сюда?

— Ну да, — подтвердил Сиропов. — Его вчера лично редактор пригласил — на встречу с журналистами и юнкорами.

И он согласился? — ревниво сощурился Борька.

Через десять минут будет.

Видя наши вытянутые лица, Сиропов сказал:

— Но вы все равно молодцы! Слов нет — молодцы. Ладно, после встречи с Роланом Быковым вы мне расскажете, как сумели все-таки попасть к нему в гостиницу «Узбекистан»?..

Мы с ним в «Ташкенте» беседовали. На втором этаже, — сказал я.

В «Ташкенте»?! — Сиропов отшатнулся от нас и изумленно переводил взгляд с меня на Борьку. — По-вашему, — хохотнул Сиропов, — он остановился сразу в обеих гостиницах? Оригинально…

— Ничего не в обеих, — обиделся теперь уже я. За Борьку мне стало горько. Ведь человек — р-раз! — и придумал такое, что даже супер-юнкору Маратику — кавалеру трех почетных грамот газеты, обладателю двадцати двух вырезок собственных заметок, лауреату конкурса на лучшую подпись под фотографией и уже едва ли не владельцу почетного звания народного юнкора республики, аксакала юнкоровского движения — оказалось не под силу. А Борьку вместо похвалы еще и вышучивают. Ну, не обидно ли?.. И я напомнил про листок — Интервью-то взято!..

Но тут Сиропов стал почему-то хохотать не сдерживая себя, и даже к стенке коридора привалился, чтобы не сползти на пол.

Ин… — заикаясь, смеялся он. — Ин… тер… вью… О-хо-хо! Да весь Ташкент… знает… хо-хо… что Быков остановился в «Узбекистане».. Ин… ха!.. тер… ха!.. вью!..

Вчера вы сами сказали нам, что он остановился в «Ташкенте», — напомнил я.

Правильно! — подтвердил Сиропов. — В Ташкенте, а не в «Ташкенте». Без кавычек, ясно?! В смысле — в городе. Интересно… Ха-ха!.. кого же вы там отыскали? Да в одном Ташкенте сто Быковых!.. Почитаю, обязательно почитаю! — и Сиропов, сложив наши листки, которые мы по обыкновению подписали «Юнкор Игрек», сунул их во внутренний карман своего нового синего вельветового костюма и, подхватив реактивный стул, слился с ним и умчался.

Мы стояли в коридоре — оглушенные, потрясенные, обалдевшие. Борька виновато развел руками:

— Ерунда какая-то… Ты что-нибудь понимаешь?

Я зло покосился на Борьку:

— Кое-что начинаю… Эх ты, режиссер-альпинист! Куда же ты меня ночью водил? С ума можно сойти с тобой…

Если бы в эту минуту Борька мог одолжить хвост у Пирамидона, ему было бы что поджать.

— Ладно, — кисло выдавил я. — Интервью века отменяется! Пошли в гостиницу к велосипедисту — простыни спасать. Декорации то есть… А то ты завтра будешь и сам давать мамане своей интервью — куда простыни дел.