Юрий Иванов - Сестра морского льва

— ...Ну вот, в присутствии свидетеля Барсукова Петра...

— Федоровича, — подсказал Барсуков и спросил: — Ты что это, Волк, всерьез? Давай-ка мы все же побеседуем. Тот дядя ха-арошие деньги отваливает...

— Федоровича. Вот и все. Теперь, как известно, вам обоим требуется подписать акт.

— Давай его, родимого, — сказал Аркаха, протягивая руку. — Ух, какая была бы у меня коллекция, ежели бы я все эти акты собирал! Дай-ка ручку... — Аркаха подписал акт, пододвинул бумагу Барсукову. Тот, удивленно поглядев на приятеля, покрутил пальцем у виска, но Аркаха, ухмыляясь, кивнул, и Петька, пожав плечами, тоже поставил свою подпись. Короед перечитал, шевеля потрескавшимися губами, хмыкнул и, свернув, положил бумагу к себе в карман. Сказал, щуря глаза от дыма: — Ну вот что, Волк, поигрались, и будя. Надо сегодня решить: либо мир, либо война.

— Опомнитесь, мужики. Время изменилось, не сегодня, так завтра, но вам все равно придется подчиниться закону!

— Он чокнутый, — сказал Петька. — Короед, наливай, спеклось все внутрях.

— Закон! Ха! — выкрикнул Аркаха, наливая в стакан. Выпив полный, он налил товарищу, а сам, не закусив, пододвинулся к Волкову. — За-акон! Да мне тьфу на него. Нерпы! Да их год назад колошматили кому не лень на корм норкам. И рубили прямо со шкурами. И вдруг — нельзя! Мол, шкурка у нее ценная, ее за границей всякие там гады толстопузые очень даже покупают. И па-авезли наших нерпочек в Европу! А что же мы с тобой, Барсук, что?

— Вот именно: что? — выкрикнул и Петька. Толстое лицо его от выпитого спирта стало красным. — Уж и нельзя нам теперь две-три шкуренки в Питере толкнуть, а?

— Вот именно, понял-нет? А я-то, кретин, в щель каменную лез. А каменюки так и сыпались! — Прикрыв глаза мятыми веками, Аркаха погрозил Волкову черным, как обугленный корень, пальцем. — Не-ет, Волк, не ты тут хозяин, а мы! Понял-нет?

— Дай сюда акт, — сказал Волков, поднимаясь.

— Ух! Ну и упрямый же ты, Волк, — тихо, угрожающе произнес Аркаха и, вытирая лоснящиеся губы, тоже поднялся. — Мы ж тебя вдвоем... Ну ничего. Я терпеливый, давай договоримся: мы возьмем десяток нерп и Седого с пацаном...

— Проваливайте!

Шумно, с присвистом выдохнув, Аркаха бросил в сторону Волкова тяжелый бугристый кулак, но тот успел уклониться. Перехватив его руку, он, резко повернувшись, старым добрым приемом, который знают даже начинающие борцы — «бросок через бедро», кинул парня на гальку. В то же мгновение он почувствовал, как твердые руки Петьки оплели его шею. Шагнув назад и чуть присев, нагибаясь вперед и хватая Барсукова за волосы, Волков попытался перекинуть его через себя, но под ногу попался камень, и нога подвернулась. Застонав, Волков все ж швырнул Петьку и увидел, как тот грузно, врастяжку упал на спину. В следующее мгновение что-то тяжелое обрушилось на голову. В глазах зароились красные искры... Вдруг все стихло. Волков потерял сознание.

...Сколько прошло времени? Перекликались птицы, где-то совсем рядом гремела вода и разговаривали люди. О-о-о-о... затылок. Чем же это его так этот подлец шарахнул? Разговаривают... О чем это они?

— Пускай тут и лежит, дохлый законник.

— А я на на это несогласный! Ну, чуток поссорились, то да се... только и всего. Развяжи его, Короед!

— Закупорься. А ну похиляли отсюда. Понял-нет?

Волков открыл глаза. Он лежал на спине, руки были связаны, ноги тоже. Рядом валялась ободранная тушка каланки, скалила острые зубы. Накатная волна подломилась, упала на лайду. Волков повернул голову: вода катилась по гальке, песку... Вот она подбежала к ногам, и на сапогах остались подвижные, лопающиеся хлопья пены. Повернув голову в другую сторону, Волков увидел, что Короед запихивал в рюкзак шкуру, а Барсуков топтался на углях.

— Развяжите, — окликнул их Волков.

— Говори: да или нет?

— Развяжи!

— Прощай... — сказал Аркаха. — Я все сказал.

Придвинувшись к уху Короеда, Барсуков что-то быстро, убеждая его, зашептал, но тот, оттолкнув парня, показал ему кулак и, взвалив на спину рюкзак, пошел прочь. Барсуков, взяв карабин оглянувшись, заторопился следом. Через несколько минут их фигуры скрылись за камнями.

Рванувшись, Волков закрутился на песке, но руки и ноги были связаны крепко, и он опустил лицо на гальку. Волна опять выкатилась, она подхватила тушу каланки, поднесла ближе к Волкову и растеклась. Песок, вымытый водой, как бы осел под ним, вода застоялась в промоинах, и Волков, стиснув зубы, опять рванулся, пытаясь высвободить руки. Вода накатила, отхлынула. Кружили над лайдой птицы; планируя, рассаживались на скалах... Цепенея от холода, Волков глядел в белесое, будто выцветший синий ситец, небо. Потускневшее солнце светило неярко, как через занавеску. «А ведь через полчаса смоет меня», — подумал Волков и начал рвать руки из веревок. Задохнувшись, сразу вспотев, он уткнулся лицом в песок и так застыл, лихорадочно размышляя: что же предпринять?.. Что-то упало ему на щеку. Волков открыл глаза и увидел золотисто-рыжего рачка-бокоплава: судорожно сжимаясь и разжимаясь, рачок крутился между мелких сырых камней, потом сжался и, резко распрямившись, прыгнул на лицо Волкова. Мотнув головой, Волков перевернулся на спину, но в то же мгновение сразу несколько рачков прыгнули ему на грудь. Они шевелили лапками и усиками, хитиновые их покровы тускло поблескивали, сверкали черные точечки глаз; движения рачков были суетливы и нетерпеливы. Почти не дыша от омерзения, Волков увидел, как один из рачков, будто учуяв что-то, шмыгнул в раскрытый ворот рубашки и больно куснул. Охнув, Волков перевернулся на живот, прижался грудью к камню, пытаясь задавить проклятого рачка, и обнаружил, что все вокруг него кишело тысячами рачков. Они копошились среди камней, водорослей, мусора; они подпрыгивали, извивались, скакали, и когда волна откатывалась, Волков слышал жесткий шелест их панцирей. Казалось, что отвратные букашки только и ждали момента, когда Волков повернется к ним: один за другим они стали прыгать и стукаться в его лицо; а те, кто половчее, подпрыгивали и до плеч, спины. Они лезли за воротник рубахи и, кусаясь, жаля, расползались по всему телу.

Снова повернувшись, Волков заерзал по камням спиной, потом боком, давя насекомых, и в нескольких метрах от себя увидел тушку каланки. В ее ноздрях, между зубами и в глазницах копошились сотни рачков... Волков вспомнил погибшего старого морского кота, которого так быстро сожрали эти рачки.

— Коро-е-ед! — закричал Волков.

— Ее-е-ее-е! — разнеслось эхо среди скал.

Ушли?! Да что ж они, обезумели, что ли, оба?.. Он попытался ползти, но через несколько метров правое его плечо уперлось в обросший ракушками сырой камень. Волна выкатилась на лайду, шурша камнями и битыми раковинами, мутный пенный язык волны подобрался к Волкову и накрыл его с головой. Отхлынуло... Отплевываясь, он снова пополз, но лайда была огорожена камнями, и через них было не перебраться. Извиваясь, ерзая телом, Волков прижался щекой к раковинкам, которыми оброс камень, и попытался сесть, но щека скользила, острые конусы раковин царапали щеку, как лезвия многих бритв. Хрипло дыша, Волков все же сел и, осмотревшись, понял, что из этого угла ему не выбраться никакими силами. Еще двадцать, двадцать пять минут, и он окажется под водой... Хоть бы Алька забеспокоилась, хоть бы что-то подсказало ей, что с ним случилась беда!