Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

— Знаете ли вы историю этой прекрасной девушки, добрая матушка? — спросил он.

— Знаю, конечно, — ответила матушка, взглянув на меня с улыбкой, — но далеко не все: ведь если Джон не захочет чего-нибудь рассказать, так из него этого клеща­ми не вытащишь.

— И вовсе нет, матушка, — обидчиво заметил я. — Ты знаешь о Лорне почти все, слово в слово, из того, что знаю я.

— Да-да, Джон, — поторопилась заверить матушка, почти все, слово в слово, и я знаю, что ты никогда не лжешь. Но осталось еще несколько несказанных слов, и они-то, может статься, и есть самые важные для меня.

Я промолчал. Не было у меня никаких секретов, и я не желал их иметь, да и не было мне особого смысла таить­ся от матушки, но, в общем-то, кое в чем она была права, потому что, ради ее же спокойствия, я умолчал о смерти бедного Алана Брандира, кузена Лорны, о связи Марвуда де Уичхолса с Дунами и об угрозах Карвера Дуна в от­ношении меня.

— Ну полно, полно, — сказал Том Фаггус, одаряя нас одной из наиприятнейших своих улыбок, — вы прекрасно поняли друг друга, насколько это вообще возможно меж­ду двумя близкими людьми. Ах, будь у меня матушка, как знать, может быть, жизнь моя сложилась бы совсем по-иному!

Том вздохнул, а добрая моя матушка совсем пригорюнилась: после таких вздохов Тома она не чувствовала к нему ничего, кроме жалости и сострадания. А Том между тем вынул из кармана свою резную табакерку и предло­жил мне один табачный лист, свернутый в трубочку. Он взял уголек и стал разжигать трубку, а я, чтобы не по­пасть впросак, стал внимательно следить за тем, что он проделывает со своим табачным листом.

Пока мы раскуривали трубки, Том сказал, что совер­шенно уверен в том, что прежде видел лицо Лорны, но было это много-много лет назад, когда она была совсем ребенком, и он никак не припомнит, когда и где это было. Особенно запомнились ему ее глаза: никогда — до сего дня — ни прежде, ни после этого не видел он таких глаз.

— Бывали ль вы когда-нибудь в Долине Дунов? — спросил я.

— Я слишком дорожу своей жизнью для таких про­гулок, — покачав головой, ответил Том.

Я предложил ему стакан бренди в надежде, что это освежит его память, а он, опрокинув стакан, сразу сде­лался таким умным, что, не переводя дыхания, объявил нас с матушкой такими глупцами, каких свет не видывал.

— Приняв к себе Лорну, — сказал он,— вы поставили на карту ваши жизни и кровли над вашими головами, а Лорна, при всей ее редкой красоте, стоит ли она того, что­бы из-за нее так крупно рисковать?

— Среди многих изумительных качеств и добродете­лей Лорны, — заметил я, — красота занимает отнюдь не главное место. В конце концов, вы, сквайр Фаггус, могли бы и не лезть со своими советами, когда вас о них не про­сят, — закончил я на повышенных тонах.

— Браво, Джон Ридд! — расхохотался сквайр. — Дура­ком родился, дураком помрешь. Ну-ну, не обижайся, род­ственник, она и вправду такая необыкновенная девушка, что будь я на твоем месте, я бы тоже свихнулся до конца дней своих. И все же не позволяй этому беспомощному ребенку ходить в вещице стоимостью в половину нашего графства.

— Лорна стоит всего графства, — горячо возразил я, — и всей Англии вместе взятой. И потом, на ней нет ни­чего ценного, кроме колечка, что я подарил ей, а ему цена...

Здесь я остановился, потому что матушка взглянула на меня, прищурив глаза и явно ожидая, что сейчас-то уж я назову стоимость колечка, которую она сто раз пыта­лась вызнать у меня, но я все молчал, как рыба.

— Фи, подумаешь, колечко! — воскликнул Том Фаггус с таким презрением, что я просто покраснел от злости.— Из-за колечка я б в прежние времена погнушался бы ог­рабить прохожего. Но вот ожерелье... Понимаешь, ты, болван, это ожерелье стоит всей вашей фермы, всего со­стояния вашего дядюшки Бена, а также всего Далвертона впридачу.

Я не поверил своим ушам.

— Неужели эта вот стекляшка, которой она владеет с детства...

— Ну как же, «стекляшка»! Тоже мне, знаток выис­кался! Да это же лучшие бриллианты, какие я когда-ли­бо видел, а уж их-то через мои руки прошло, дай Бог!

— Нет, в самом деле,— воскликнула матушка, вспых­нув от волнения,— вы наверняка ошибаетесь, потому что молодая леди должна была бы знать, что носит на груди целое состояние!

Меня чрезвычайно порадовало то, что матушка назва­ла Лорну «молодой леди»: она сознательно сказала так и пику Тому, назвавшему Лорну «беспомощное дитя».

— Уж поверьте мне,— сказал Том тем тоном, который Анни называет «весьма благородным», а по мне так про­сто хвастливым, — уж поверьте мне, дорогая матушка и ты, простофиля Джон, что бриллиант я могу оценить с пер­вого взгляда. В прежние времена ради такой вот штуко­вины я, не моргнув глазом, остановил бы на дороге даже карету, запряженную восьмеркой лошадей. Увы, миновали веселые денечки... А здорово же это было, особенно при лунном свете!

— Мастер Фаггус,— с достоинством начала матуш­ки, — до сих пор вы не позволяли себе говорить о вашей прежней жизни и прежнем, с позволения сказать, ремес­ле подобным тоном. Боюсь, однако, что бренди...

Тут матушка запнулась, потому что бренди был ее собственным, а Том был нашим гостем.

— Вот что я вам скажу, мастер Фаггус, — продолжила матушка,— так или иначе, но вы завоевали сердце моей дочери, а искренним раскаянием и многочисленными обе­щаниями начать новую жизнь добились моего согласия на ваш брак. Анни моя старшая дочь и после Джона, мо­его дорогого мальчика, я люблю ее больше всех на свете и потому я возьму назад свое согласие: я не допущу, что­бы моя девочка связала жизнь с человеком, тоскующем о большой дороге.

Произнеся столь длинную речь, она подошла ко мне и зарыдала на моем плече. Я был готов взять Тома за нос и перебросить его самого и его Винни через ворота нашей фермы, и непременно сделал бы это, если бы матушка позволила мне, потому что если меня задеть, так мне во­обще удержу нет, хотя вывести меня из себя стоит боль­ших усилий.

Однако долго сердиться матушка не может, и с по­мощью Анни Том вскоре снова вошел в доверие к матуш­ке. Анни, защищая своего суженого, попавшего впросак, сказала, что, по ее мнению, любому молодому человеку вообще свойственна тяга к приключениям, и потому не­удивительно, что спокойная и размеренная жизнь посте­пенно стала надоедать ее любимому Тому.

Словом, любезные читатели, спустя недолгое время матушка уже жалела, что обошлась с Томом столь круто, и предположила, что Том, возможно, был прав насчет ожерелья. Она вышла, чтобы позвать Лорну и осмотреть ожерелье еще до темноты.

Лорна вошла в комнату. Матушка подвела ее к свету, чтобы Том как следует разглядел украшение. Оно свисало с гордой, лебединой шеи Лорны, словно капли росы с бе­лого гиацинта, и меня рассердило то, что у Тома появи­лась возможность безнаказанно пялить глаза на Лорнину красоту. Словно бы прочитав мои мысли, Лорна отвер­нулась, сняла ожерелье и передала его матушке. Том Фаггус нетерпеливо схватил его, приняв от матушки, и поднес к окну,