Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

Собравшись с духом, я рассказал Рут, как все было — год за годом, не пропуская никаких подробностей. Я рас­сказал ей о своей любви к Лорне и о бесчисленных опас­ностях и преградах, стоявших и по-прежнему стоящих между нами. Я рассказал, какой бедной, беспомощной и одинокой была Лорна, и какой печальной была ее моло­дость до тех пор, пока я не выкрал ее из Долины Дунов. И когда я кончил, она тихо спросила меня, не поднимая Головы:

— А она любит вас, кузен Ридд? Говорила ли она вам, что любит вас... любит всем сердцем!

— Говорила...— промолвил я таким же тихим голо­сом,— Неужели вы думаете, что происхождение могло убить в ней чувство?

Ничего не ответила Рут. Она встала, прошлась по ком­нате, а потом, зайдя за мое кресло, нежно поцеловала ме­ня в голову. Слезы, кипевшие в ее душе, вырвались нару­жу и покатились по ее щекам.

— Я надеюсь, вы будете очень счастливы в вашей... в вашей новой жизни,— чуть слышно прошептала она.— И вы обретете то счастье, какое заслуживаете, и будете счастливы настолько, насколько сможете осчастливить других... Господи, я, кажется, совсем забыла о своих обя­занностях! Извините: дедушка не выходит у меня из головы, и оттого на сердце у меня так тяжко...— Она смахнула слезу.— Вы мне только что пересказали такой чудесный роман, а я даже не налила вам стакан вина. Налейте себе сами, дорогой кузен, а я через минуточку вернусь.

Она вышла из комнаты и когда воротилась вновь, я подивился ее самообладанию: никто бы не подумал, что она только что плакала, и лишь холодные дрожащие ру­ки выдавали ее волнение.

Дядюшка Бен так и не появился в этот день, и Рут, обещавшая приехать к нам и прогостить две недели, сказала на прощание, что ничего у нее, пожалуй, не выйдет, потому что она представить себе не может, как она оста­вит дедушку одного, и я подумал, что она права и не стал настаивать на своем.

Я ехал домой в этот вечер, всей душой сострадая бед­ной Рут и нимало не догадываясь о том, что мне самое время было печалиться о собственных неурядицах. Я въехал во двор, когда едва стемнело, и Лиззи, выйдя мне навстречу, сказала:

— Не входи в дом, Джон, пока...— тут Лиззи указала на дверь в матушкину комнату,— ...пока я не поговорю с тобой.

— Силы небесные! — воскликнул я, будучи и без того не в духе,— что тебе еще взбрело в голову? Я, мирный, спокойный человек, неужели я не заслужил ни мира, ни покоя?

— Да тебе-то и беспокоиться нечего, как, впрочем, и мне,— заверила Лиззи.— Речь идет о мистрисс Лорне Дун и... Словом, это очень важно.

— С этого и надо было начинать,— рассердился я, на­чиная терять терпение.— Если это очень важно и, судя по тому, что ты ходишь вокруг да около, очень неприятно, то самой важной и неприятной новостью может быть та, что Лорна разлюбила меня и не желает видеть.

— Ну, уж на этот счет можешь быть спокоен, Джон. Лорна только и знает, что твердит о твоих бесконечных достоинствах. Ты уж извини, Джон, но я устала ее слу­шать.

— Сочувствую тебе, сестренка,— усмехнулся я, — ибо этот предмет для разговора — неисчерпаемый.

— Нисколько в этом не сомневаюсь,— сухо ответила Лиззи, не принимая моего добродушного тона.— Но сей­час не время для шуток, и, боюсь, тебе еще придется хлеб­нуть горя, Джон, хлебнуть до самого дна. Скажи, пожа­луйста, тебе знаком громадный человек с бородой белой, как снег, и такой густой, что ее не расчешешь никакой расческой?

— Так-таки никакой? А ты бы все же взяла его за бо­роду и расчесала... Да, такой человек мне знаком, и хотя я не видел его ни разу в жизни, я знаю его по чужим опи­саниям. Итак, где моя Лорна?

— Твоя Лорна сейчас с Анни и, сдается мне, плачет горькими слезами. Она знает, что этот великан здесь, и знает, что он хочет повидаться с ней. Но она сказала, что не согласится ни на какую встречу, пока не вернется ее дорогой Джон.

— Что за манера подавать самые обычные новости в самом отвратительном свете! — снова вскипел я.— Да раз­ве кто-нибудь когда-нибудь полюбит тебя, злобная кошка? Хватит с меня! Сейчас же пойду и улажу это дело.

Я был почти уверен, что человеком, о котором толко­вала Лиззи, был сам Каунселлор, и его-то, сказать по правде, я опасался куда больше, чем его сына Карвера. Не ожидая от его визита ничего хорошего, я отправился прямо к Лорне и, взяв ее за руку, повел ее, мятущуюся и дрожащую, в матушкину комнату на встречу с нашим ужасным гостем.

Матушка моя, стоя в дверях, поминутно делала реве­рансы, меж тем как Каунселлор с важным видом излагал ей свои мысли о государстве и земельной собственности. Он притворился, что не замечает меня, но, увидев Лорну, тут же бросился к ней, протянув обе руки.

— Дорогое мое дитя, драгоценная моя племянница! Господи, как же ты похорошела! Мистрисс Ридд, отдаю вам должное: ваши заботы сотворили истинное чудо. На­вряд ли даже ее величество королева выглядит так по-королевски! Нет, честное слово, изо всех добродетелей гостеприимство — наипрекраснейшая и наиромантичнейшая. Лорна, душенька, поцелуй своего дядюшку. Ты же знаешь, это — привилегия немногих.

Знаю, дядюшка, но, чувствую, вы опять нанюхались табаку, и это отравляет мне даруемую привилегию.

— Ты права, дитя мое! Какое у тебя острое обоняние! Впрочем, в нашем роду это наследственное. У твоего де­душки тоже был замечательный нюх. Ах, дедушка, де­душка! Какая потеря, какая невозвратимая потеря, доро­гая мистрисс Ридд! Как сказал один из наших великих поэтов,— кажется, Мильтон,— «Таких людей мы не уви­дим боле».

— Извините, сэр,— вмешался я в разговор,— но Мильтон не смог бы написать так выразительно и просто. Это — строка из великого Шекспира.

— Ошибочка вышла,— отозвался Каунселлор, едва кивнув мне головой.— А это, значит, сынок ваш, мистрисс Ридд, Джон-великан, Джон-борец, и, как теперь выясня­ется, читатель и почитатель классики. Ах, сколько воды утекло, сударыня, и как изменился мир с той поры, когда я был молодым! Все проходит, все идет к своему концу, и только женская красота не увядает никогда и с каждым годом обретает все новые краски.

Здесь старый лукавец поклонился матушке, и та, засмущавшись, как девочка, сделала очередной реверанс, и в эту минуту она и вправду похорошела прямо на глазах.

— Хотя я не очень точно ссылаюсь на наших великих поэтов, — продолжил Каунселлор,— я все же не ошибусь, если скажу, что этот молодой фермер стал центром вни­мания нашей бедной крошки. Я же, со своей стороны, дол­жен отметить, что она ему вполне подходит. Я никогда не придавал большого значения разнице в происхождении, воспитании и тому подобным вещам. Полагаю, мое мне­ние по этому вопросу будет вам небезынтересно, потому что ныне я являюсь законным опекуном этой молодой леди, хотя я и не имел чести утвердить свое опекунство, так сказать, в официальном порядке. Батюшка ее был старшим сыном сэра Энсора, а я, стало быть, был млад­шим, и потому считаю свое опекунство неоспоримым, и, выступая здесь в качестве лица, правомочного решать судьбу своей подопечной, именно в этом качестве я и вы­ражаю свое полное и безусловное согласие, мистрисс Ридд, на брак молодой леди с вашим сыном. Какая прекрасная пара из них получится! И если бы вашего бога­тыря да к нашим молодцам...