Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

— Ой, нет, сэр, только не это! — встрепенулась матушка.— Об этом даже не мечтайте. Я его воспитала таким честным...

— Честным? Гм! Тогда — другое дело. Тогда ему сре­ди Дунов делать нечего. А впрочем, может, он переступит через свои предрассудки, сударыня?

— Да что вы, сэр, какое там! Ведь он еще эканьким был, а уж и тогда яблочка чужого тронуть не смел, когда его дурные мальчишки подбивали на разбой. Нет, сударь, Джону себя не переломить.

— Увы, — отозвался Каунселлор, печально покачав седой головой, — очень боюсь, что этот случай - неизлечимый. Я видел много таких случаев и знаю, что говорю. И если это так, то это — ужасно, потому что человек с идеями подобного рода совершенно ни к чему не пригоден.

— Что значит «не пригоден»!— запротестовала матушка. — Да он у меня за троих ворочает.

— Я говорю, сударыня, о пригодности высшего порядка — о мощи ума и сердца. Самое главное на грешной земле — это иметь широкий взгляд на вещи. И если уж мы заговорили о сердце, то о чем это, спрашивается, думает моя племянница Лорна, если она не подходит ко мне и не целует меня за то, что я дал согласие на ее молодые прихоти?

Принимая вызов, Лорна сделала шаг вперед и в упор взглянула на дядюшку.

— За что же я должна благодарить вас, сэр?

— Как это за что? Я тебе уже объяснил, дорогая моя племянница: за то, что я убрал самое тяжкое изо всех препятствий, лежавших между тобой и предметом твоего влечения.

— Я была бы вам признательна, дядюшка, будь я уве­рена в том, что вы поступаете так из любви ко мне, и если бы я не знала, что по-прежнему есть нечто такое, что вы все еще скрываете от меня.

— И все же мое согласие тем более достойно похвалы и носит более чем либеральный и чистосердечный харак­тер, что существует некоторый факт, перед которым спа­совали бы более слабые умы, расценив его как непреодо­лимую преграду для твоего супружества.

— О каком факте вы говорите, сэр? Вы уверены, что это то, что я должна знать?

— На мой взгляд, да, моя добрая племянница. Этот факт образует, по моему разумению, прекрасную основу для неизменной гармонии матримониального состояния. Вы, двое молодых людей, получите редкостное преимуще­ство, смысл коего в том, что вы сможете начать супруже­скую жизнь с предмета, представляющего общий интерес для дискуссии, и всякий раз, когда вы наскучите друг другу...

— Не понимаю вас, сэр. Почему вы сразу не можете сказать, что вы имеете в виду? — спросила Лорна, стараясь пробиться к сути сквозь красноречие дядюшки.

— Прости, дорогое дитя, но я еще чуть продлю твое состояние неизвестности и беспокойства; Видишь ли, крошка, любопытство является самым могучим и самым восхитительным изо всех женских инстинктов, и если при всем том ты желаешь встать на твердую почву сугубой реальности, то, пожалуйста, вот она. Твой батюшка убил отца твоего дорогого Джона, а отец дорогого Джона убил твоего батюшку.

Сказав это, Каунселлор откинулся в кресле и прикрыл глаза от лучей, исходивших от многочисленных свечей. Он был явно из породы тех людей, которые предпочитают раз­глядывать сами и терпеть не могут, когда кто-то другой разглядывает их со стороны, а матушка с растерянным видом устремила взгляд на нас обоих.

Чувствуя, что первым нарушить это молчание придется все-таки мне, я обнял свою любимую за талию и подвел ее к Каунселлору.

— Сэр Каунселлор Дун,— громко и четко промолвил я,— вам хорошо известно, что в свое время свое согласие на наш союз дал сэр Энсор Дун.

(До сих пор не могу понять, что это мне взбрело тогда в голову утверждать подобное.)

— Согласие на что, добрый фермер Джон? На то, чтобы ваши отцы перерезали глотки друг другу?

— Нет, конечно же, не на это, сэр, не на то, чему я все равно не верю. Он согласился на любовь между мной и Лорной, и ваше известие не разрушит эту любовь до тех пор, пока, кроме ваших слов, не появятся и другие свиде­тельства. И даже если они появятся — что из того? Наш союз нерушим, пока Лорна думает так, как я, а я — так, как Лорна!

При этих словах Лорна чуть коснулась меня, словно хотела сказать: «Ты прав, дорогой. А ну скажи ему еще что-нибудь в том же духе». Но я промолчал. Я знал: мно­гословие только повредит делу.

Матушка выжидательно посмотрела на меня. То, что сказал Каунселлор, так поразило ее, что она уже была не в состоянии сказать что-то сама. И как раз в этот момент в глазах Каунселлора вспыхнул вдруг великий гнев, и вся его выдержка оказалась бессильной потушить запылав­ший огонь.

— Джон Ридд! — воскликнул он, вытянув перед собой руку,— да ты понимаешь ли, кого берешь себе в жены? Вы тут, что, привыкли жениться на аристократках?

— Что касается привычек, ваша милость,— спокойно заметил я,— с той поры, как Дуны поселились в Эксмуре, нас уже ничем не удивишь. Стянуть кошелек, прирезать чужую овцу,— до прихода Дунов это считалось у нас са­мым тяжким преступлением, и те бедняки, что его совер­шили, были повешены. Но с той поры, как Дуны пришли на нашу землю, мы привыкли ко всему.

— Ах ты, мошенник! — взорвался Каунселлор, и глаза его налились кровью от ярости.— Ты, подлый крестьянин, тварь низкопородная, ты еще смеешь обсуждать и осуждать нас, благородных людей! И я еще трачу время на беседу с этой деревенщиной!

— Если вы, ваша милость, соизволите выслушать меня, — промолвил я самым смиренным тоном, на какой только был способен, потому что не хотел говорить гру­бостей в присутствии Лорны, — то я вам вот что скажу: я убежден, что если наши отцы взаправду так ненавидели друг друга, и никто не одержал победы, и борьба их за­кончилась взаимным поражением, значит, мы тем более должны быть умнее их, и пусть в нашем поколении воцарят любовь и добрая воля...

— Лорна Дун,— сурово промолвил Каунселлор, — не стой рядом с отпрыском того, что убил твоего отца. Ска­жи — скажи немедленно и при всех,— неужели ты счита­ешь, что убийство — это столь приятное, милое и славное дело, за которое и осуждать-то — грех?

— Нет, тысячу раз — нет! — страстно воскликнула Лорна, не подчинившись дядюшке и не отнимая от меня сво­ей руки.— Пускай — пускай, пребывая столько лет среди своих не в меру кротких родственников, я привыкла ко всякому насилию, я еще не настолько отучилась отличать правду от лжи, чтобы воспринять ваши слова с тем же легким сердцем, с каким вы их произнесли. Вы полагаете, что ваша новость послужит счастливым основанием для нашего будущего союза. Я так не считаю, более того, я вообще не верю ни одному вашему слову. Девять десятых из того, что говорилось и говорится в Долине Дунов,— ложь. Вы же сами постоянно твердите о том, что между правдой и ложью — разница небольшая. Не хочу обижать нас, дядюшка, но, повторяю, я вам не верю. Сумей вы даже доказать свою правоту, это все равно ничего бы не значило: если мой Джон на мне женится, я буду принад­лежать ему навеки.