Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

Не скажу, чтобы я был большого мнения об этих молод­цах, потому что если бы меня в мои двадцать лет присло­нили к дверям сэра Энсора, так я вообще, пожалуй, ушел бы с дверями на плечах, хотя в ту пору я еще не вошел в спою полную силу. Я это говорю к тому, что лишь по срав­нению с обычными мужчинами нашей округи Дуны выгля­дели настоящими великанами. Кроме того, их сызмальства обучали стрельбе из тяжелого карабина, и у них любой мальчишка мог попасть в голову кролика с расстояния в восемьдесят ярдов [18] Ярд — 3 фута или 91,44 см. 80 яр­дов — свыше 73 м. .

Итак, после всего, что я рассказал, любой из вас, любезные читатели, поймет, почему после смерти моего отца местные власти не осмелились предать дело огласке. Мы похоронили отца в скорбном молчании — молчали все, кроме моей матушки, а она рыдала, не переставая,— мы похо­ронили отца на маленьком кладбище нашего Орского при­хода.

Мало что осталось у меня в памяти от той зимы — ведь в ту пору я был совсем мальчишкой — но я хорошо помню, как недоставало мне отца, когда я в одиночку гу­лял по вересковой пустоши, и особенно тогда, когда я ставил в снегу силки на кроликов и обучал всяким штукам нашу овчарку. Я частенько поглядывал на отцовское ружье, старинное ружье испанской работы, которым отец очень гордился. Я вспоминал о том времени, когда отец брал меня с собой, собираясь подстрелить кролика или благородного оленя, и потому вид ружья не вызвал у меня ничего, кроме горьких слез, и продолжалось это до тех пор, пока однаж­ды Джон Фрай не снял его со стены и не сказал:

— Жаль, что батюшка твой не взял с собой эту штуко­вину в тот вечер, когда схватился с Дунами. Уж тогда-то он непременно спровадил бы на небеса парочку-другую него­дяев, вместо того, чтобы отправиться туда самому. Э, па­ренек, да ты весь в слезах! Извини: кабы вовремя смек­нул, нипочем не завел бы этого разговора.

— Джон Фрай, я не плачу. Дай мне ружье, Джон.

— Дать тебе ружье? Да ты его и к плечу-то не приста­вишь, оно для тебя еще слишком тяжелое.

— Это я-то не приставлю? Много ты понимаешь, Джон, — сказал я, беря ружье в руки. — Ну-ка, с дороги, Джон! Ты сейчас как раз напротив дула, а ружье, может статься, заряжено.

Джон Фрай резво отскочил в сторону, а мне захотелось пальнуть разик по дверям амбара, но Джон Фрай тут же отобрал у меня ружье и не позволил мне к нему прикасать­ся до тех пор, пока не опробовал его самолично, подстре­лив из него здоровенную крысу. С того дня я начал обу­чаться стрельбе из большого ружья, отказавшись от бландербасса [19] Бландербасс — короткоствольное ружье с большим раструбом. , предложенного мне Джоном Фраем. Мало-помалу я весьма понаторел в этом деле; во всяком случае, по дверям амбара я уже палил без промаха.

Наступил декабрь. Две недели прошло с тех пор, как отец сошел в могилу, и всякий раз, спуская курок, я мыс­ленно посылал пулю в того, кто убил моего отца. Ружье было очень тяжелым, и каждый выстрел давался мне с ве­личайшим трудом. Глядя на мои муки, Джон Фрай как-то ухмыльнулся и заметил, что его, мол, удивляет то, что ружье в моих руках вообще выстреливает. Но я усердно упражнялся, не обращая внимания на его подначки, и насту­пил день, когда у меня не осталось ни крупинки пороха.

— Мамочка, — обратился я к матушке в этот день сразу после обеда, когда она, глядя на меня, уже готова была сказать (она говорила это семь раз в неделю): «Скоро ты ростом догонишь отца. Подойди и поцелуй меня, ми­лый!» — мамочка, если бы ты только знала, как мне нужен один шиллинг!

— Джек, пока я жива, лишний шиллинг у меня для те­бя всегда найдется. Однако для чего тебе деньги, дорогой?

— Купить кое-что в Порлоке, мамочка.

— Что же ты собрался покупать, сынок?

— Может быть, я когда-нибудь расскажу тебе об этом, но, извини, не сейчас. Поверь, если я о чем и умалчиваю сегодня, так это только ради твоего блага и ради сестер.

— Нет, вы только послушайте его! Еще и молоко на гу­бах не обсохло, а рассуждает, как шестидесятилетний. Ну ладно, поцелуй меня, Джек, и вот тебе шиллинг.

В то время я, как и всякий мальчишка, — если, конеч­но, это настоящий мальчишка, а не слюнтяй, — не любил целоваться и терпеть не мог, когда целовали меня. Но мне так нужен был порох, что я, пересилив смущение, поцело­вал матушку, осмотревшись перед этим вокруг, чтобы на­ша старая служанка Бетти Максворти, не дай Бог, не уви­дела меня в эту минуту.

Матушка подарила мне полдюжины поцелуев и единст­венный шиллинг, а второго я попросить не решился. Я вы­бежал из дома с заветной монетой в кармане, вывел Пегги им конюшим, оседлал ее и, не предупредив матушку, поска­кал по дороге, ведущей в Порлок. После гибели отца матушка так боялась той дороги, словно там за каждым де­ревом прятался убийца, и не отпускала меня гулять по ней дальше, чем за сотню ярдов от дома. Честно говоря, я и сам боялся дороги на Порлок многие годы. Но в тот самый первый раз, когда я отправился по ней самостоятельно, я не почувствовал вначале никакого страха, потому что за спиной у меня был бландербасс Джона Фрая. Я зорко по­глядывал по сторонам, но до самого Порлока я не встретил никого, кроме овцы, пегого теленка да самого обыкновенного оленя, выглянувшего на минуту из леса. Прибыв в Пор­лок, я направил Пегги прямо к лавке мастера Пука.

Когда я со своим бландербассом появился на пороге, мастер Пук дремал за прилавком, укутавшись в шерстяной плед. Мастер Пук был робким человеком, единственным желанием которого было жить в мире и согласии со все­ми и каждым, а я, надо сказать, был в ту пору выше и крупнее большинства мальчишек моего возраста. Когда мастер Пук открыл глаза и увидел перед собой вооружен­ную персону, он тут же юркнул под прилавок, прикрыв го­лову здоровенной сковородой: ему явно почудилось, что сами Дуны надумали почтить его своим визитом. Сказать по правде, ошибка лавочника польстила мне чрезвы­чайно.

— Чего вы так испугались, мастер Пук? Неужели вы полагаете, что я не умею обращаться с огнестрельным оружием?— спросил я, в шутку направляя на лавочника свой бландербасс.

— Господи, Джон Ридд, мальчик мой дорогой! — узнав меня, залепетал мастер Пук.— Убери ружье и ты полу­чишь лучшее из того, что найдется у меня в лавке.

Лавочник мечтал только о том, чтобы я поскорее убрал­ся со своим бландербассом. Никогда в жизни — ни до, ни после этого — не покупал я порох так дешево, так что за один-единственный шиллинг я купил его целых два пакета, таких больших, что пришлось навьючить их на Пегги, и впридачу я приобрел здоровенный кусок свинца. Мало это­го, мастер Пук насыпал мне большой кулек конфет для Анни, и это, я полагаю, было от чистого сердца, потому что сестренка у меня была такая хорошенькая, такая добрая и славная девочка, что в нашем Орском приходе ее знали и любили все.