Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

На следующую ночь я остановился у бедной вдовы, шотландки. В доме было чисто, но когда после ужина я заявил вдове, что я еще бы чего-нибудь поел, она посмотрела на меня, как на сумасшедшего, хотя я готов был сполна заплатить за каждый лишний кусок. Жилище пришлось сменить снова. Я вернулся к старому своему хозяину, меховщику по фамилии Рамсак. Он прекрасно помнил меня и с готовностью предоставил мне прежнюю мою комнату, и поскольку он был безмерно рад встрече, плату за помещение он увеличил на два шиллинга.

С Джереми Стикльзом мы условились, что из дома я буду уходить только в определенное время, потому что, объяснил он, в Вестминстер меня могут вызвать в любой момент и я всегда должен быть у Джереми под рукой. Зачем вызвать, я не знал, но надеялся, что все будет хорошо, однако мне стало не по себе, когда я понял, что большую часть дня я вынужден буду сидеть дома и возможностей разыскать Лорну у меня почти не останется.

По этой и по многим другим причинам, — одной из которых была моя собственная гордыня, — получилось так, что прошло почти пять недель, прежде чем я встретился с Лорной. И все же я многое узнал о ней за это время, при­чем не от кого иного, как от моего домохозяина. Его часто вызывали в аристократические дома снять мерку и показать готовые образцы, и поэтому он знал, что делается в высшем свете не хуже, чем то, как выделывается лисья шкурка. Стоило мне намекнуть на леди Лорну Дугал, как на лице старого меховщика появилась сладчайшая улыбка и мне сразу стало понятно, что я ему напомнил о весьма — весьма! — высокородной особе. Моя физиономия при этом уныло вытянулась, потому что сразу стало понятно: чем выше положение Лорны, тем труднее мне будет на ней жениться. Меховщик — умильное выражение по-прежнему не покидало его лица, — заявил, что о леди Лорне он знает все.

— Вам может показаться, мастер Ридд, что поскольку ее милость из Шотландии, она не столь знатна по сравне­нию с нашей английской аристократией. Если вы так полагаете, то вы ошибаетесь, сэр. В жилах леди Лорны Дугал течет лучшая шотландская кровь, а ее пращурами были древние скандинавы. Матушка ее была из наиблагороднейших: ее предки — лорды Лорн, и они благороднее самих Аргайлов [68] Аргайлы — шотландский королевский род. Женни фон Вестфален, жена Карла Маркса, была из Аргайлов, . А ее отец был потомком короля Дугала, который сражался против Александра Великого.

Описывая Лорну, мастер Рамсак впал прямо-таки в логический экстаз, меж тем как я — в еще большее уныние.

От меховщика же я узнал, что королевский суд назначил графа Брандира, дядю матери Лорны, опекуном Лор­ны. Графиня Дугал была дочерью и единственным ребен­ком последнего лорда Лорна, на сестре которого был женат сэр Энсор Дун, меж тем как сам опекун женился на сестре графа Брандира. У лорда Брандира был загородный дом в Кенсингтоне [69] Кенсингтон — в описываемые времена — пригород Лондона к юго-западу от столицы. , где его племянница жила вместе с ним, когда ее величество, которая очень полюбила ее, не требовала ее к себе ко двору. Теперь, когда король начал посещать мессы в часовне Уайтхолла [70] Уайтхолл в 17 веке королевский дворец в Вестминстере на северном берегу Темзы. , — а не в Вестминстерском аббатстве, как утверждали слухи, — он приказал открывать двери настежь, чтобы всякий мог видеть торжественное богослужение прямо из прихожей, едва переступив порог храма.

- Леди Лорна бывает там почти каждое воскресенье, ибо их величества весьма чувствительно относятся к тому, чтобы во время мессы присутствовала вся знать католического вероисповедания: это производит хорошее впечатление на подданных.

Среди тамошних привратников у моего меховщика были знакомые, и в одно из воскресений он устроил так, что меня пропустили в прихожую знаменитой часовни.

Стоя в толпе народа, я с нетерпением ждал появления королевской четы. Мне, безвестному человеку низкого происхождения, велели отступить подальше и занять место в темном углу, пропустив вперед тех, кто был «получше» меня.

Вначале в прихожую вошли король и королева. Их сопровождали несколько джентльменов,— все сплошь, вне всякого сомнения, высшая знать. Когда августейшая пара с этими джентльменами прошла в часовню, начали входить леди, одна прекраснее другой, одетые, как в сказке, и тол­па смотрела на них во все глаза раза в три внимательнее, чем на мужчин. Леди и вправду стоили того, чтобы на них посмотреть, и более всех того стоила моя любимая — моя Лорна.

Она вошла скромно и застенчиво, опустив глаза, зная о бесцеремонности придворных волокит и о том, в какую огромную сумму оценили ее состояние. На ней было ослепительно белое платье самого простого покроя и безо всяких украшений, потому что главным украшением здесь была она сама.

Ее походка и то, как она касалась своей юбки каким-то совершенно невесомым движением, так, что и незаметно было, как она подхватывает край платья, то, как она держала прекрасной ручкой красную розу, ее лебединая шея, колыхание ее прекрасных пышных волос, — все это даже с расстояния в девяносто ярдов говорило о том, что передо мной не кто иная, как Лорна Дун — Лорна Дун моей ранней любви в те дни, когда она краснела при одном упоминании ее имени, а ныне — леди Лорна Дугал, стоящая вы­ше всякого упрека и выше моей бедной любви.

Всем своим сердцем, всеми своими помыслами я устремился к ней. Боже всемогущий, неужели она так и пройдет, не заметив меня? Неужели в нашей любви не было шестого чувства?

И она заметила меня,— заметила по странной случайности. А может, в том была наша с ней судьба?

Она шла, по-прежнему опустив очи долу, не видя ничего, кроме мраморного пола, не в силах вынести бремени всеобщего восхищения, выражаемого порой довольно сме­ло всякий раз, когда она поднимала свои прекрасные глаза, и некто, — возможно, намеренно — наступил на край ее белого платья.

С, живостью, порожденной всем ее лондонским опытом, когда такие вот дерзкие знаки внимания подстерегают на каждом шагу, она подняла глаза, и в это мгновение взгля­ды наши встретились.

Я взирал на нее со страстным желанием и с некоторым упреком, и во взгляде моем было куда больше гордыни, чем смирения, и она ответила мне тем церемонным поклоном, какие я ненавидел больше всего на свете, но зато я лишний раз убедился, что даже чопорность становится при­влекательной, когда за дело берется моя Лорна. И когда она поспешила вперед, догоняя процессию, щеки ее горели пламенем точно так же, как и мои, и в глазах ее сверкали крупные слезы.

Я был счастлив: Лорна, увидев меня, даже не попыталась, как говорили в высшем свете в те времена, поставить меня на свое место.