Бус Таркинтон - ПЕНРОД-СЫЩИК

Что касается реальной жизни (а, надо заметить, у подростка в возрасте Пенрода, житейский опыт обычно еще невелик!), то герой наш никогда не встречал живого сыщика. Правда, сам он долго не отдавал себе отчет в этой досадной частности. О, он был уверен как раз в обратном, и если бы кто-нибудь спросил его, знаком ли он с сыщиками, он бы без тени внутренних сомнений моментально ответил, что встречал их сотни. При этом он был бы убежден, что говорит чистейшую правду. Потому что театры тогда просто кишели спектаклями о преступниках и детективах; газеты тоже в изобилии поставляли заметки о преступлениях и расследованиях. Публиковались сериями романы, в коих деятельные детективы выслеживали и обезвреживали целые города преступников. И, наконец, детективные фильмы дополняли этот мир, который наделенный пылким воображением подросток неизбежно должен был посчитать частью реальности. Ведь мечты для мальчика, подобного Пенроду, быть может, более реальны и действенны, нежели все, что его действительно окружает. Вот почему нет ничего удивительного в том, что Пенрод ни минуты не сомневался, что встречал в своей жизни множество сыщиков. Бесспорно, Пенрода наилучшим образом характеризует тот факт, что, испытывая влияние криминальных сюжетов, он, поддавшись на первых порах пагубной притягательности преступного мира, все же сумел самостоятельно встать на путь праведной жизни и склонился в сторону правосудия. Дело в том, что на многих спектаклях, которые он успел посмотреть, преступники выглядели гораздо привлекательнее сыщиков да и вообще положительных действующих лиц, которые у большинства этих драматургов получились столь пресными и пустыми, что подросток запросто мог расценить их как душителей свободы. Нравственности Пенрода помогло кино. Уж там-то детектив всегда был фигурой положительной, и, посмотрев несколько фильмов, Пенрод твердо склонился на сторону закона.

И вот сейчас, сидя на ступенях заднего крыльца, Пенрод окончательно пересмотрел взгляды на свое «я». Самим актом создания новой главы он уже словно воплотил наяву изменение жизненного кредо. Теперь его отношение к Джорджу Б. Джашберу обрело четкие контуры. Примечательно, что, чем больше он думал о Джашбере, тем сильнее забывал о себе. Действительный Пенрод точно таял на глазах и, когда он случайно опустил голову, то вместо своих ног в бриджах, увидел ноги Джорджа Б. Джашбера, его длинные брюки и солидные взрослые ботинки. Ведь Пенрод был совершенно уверен, что на нем сейчас длинные брюки, туфли на толстой резиновой подметке, длинное пальто с поднятым воротником (разумеется, в кармане пальто лежит непременный пистолет, ствол которого в любую минуту готов упереться в живот какому-нибудь «подлецу»). Ну и, конечно, на голове Пенрод явственно ощущал широкополую фетровую шляпу. В общем, пока длилось это исполненное тайной значимости сидение на крыльце, личности Пенрода Скофилда и Джорджа Б. Джашбера окончательно слились и стали нерасторжимы.

Посидев еще некоторое время, он решительно встал, оглянулся и, засунув правую руку в карман коротенькой куртки (ведь это было пальто, а в кармане рука нащупывала пистолет!), нарочито небрежной походкой направился к конюшне. Дойдя до нее, он остановился, настороженно посмотрел направо, а затем налево, втянул голову в плечи, неосознанно подражая актеру одного фильма, который именно в такой позе представал в заключительном кадре. Спроси кто-нибудь сейчас Пенрода, почему он принял эту позу, он бы не смог ответить ничего вразумительного. Потому что, строго говоря, никакого Пенрода Скофилда сейчас вообще не существовало. Это был Джордж Б. Джашбер, и это не Пенрод, а он вел себя так, а не иначе. И вот, только после того, как Джашбер проделал все это, Пенрод Скофилд вошел, наконец, в конюшню.

Он опустился на перевернутый ящик и сел лицом к тачке. Но сейчас не было никакого ящика. Пенрод сидел в вертящемся кресле, а то, что наивному наблюдателю могло показаться тачкой, представляло собой не что иное, как широкий, сиявший лаком письменный стол. Ободранная дверь в чулан превратилась в застекленную дверь из красного дерева, на которой висела табличка. Впрочем, табличка несколько секунд спустя из мира воображаемого перешла в мир действительный. Эта надпись, начертанная Пенродом кистью, которую он обмакнул в стоявшую поблизости банку с краской, гласила:

И во сне и наяву Пенрод все сильнее сживался со своей новой ролью. Даже когда несравненный детектив предавался обычным забавам в обществе закадычного друга Сэма Уильямса, или Германа и Вермана, или Родди Битса и Джорджи Бассета, он все-таки понимал, что теперь он им как бы и не ровня, и не терял чувства превосходства. У него все время был такой вид, будто он знает какой-то секрет, который им недоступен. Когда же случалось, что друзья вели себя по отношению к нему несправедливо или пытались в чем-нибудь ущемить его права, он совершенно искренне бормотал себе под нос: «Спорю на что угодно, они бы были поосторожнее, если бы знали, кто я такой!» И однажды Маргарет услышала, как он, одеваясь, чтобы идти в школу, говорил сам себе:

– Ну, Джордж, ты смотришь в оба? Ну, еще бы, сэр! Ну, Джордж, нам надо вести себя очень осторожно. Разумеется, мы так и будем себя вести. Еще как будем!

Маргарет засмеялась.

– Пенрод, а кто такой этот Джордж? – крикнула она.

Воцарилось молчание, потом Пенрод невнятно произнес:

– Да так, ничего.

И тут вмешалось стечение обстоятельств. То самое стечение обстоятельств, которое так часто правит нашими судьбами и которое мы, тем не менее, когда сталкиваемся с ним в романе или на сцене, называем неправдоподобным. О, как часто бывает несправедлив человек, когда начинает судить о том, что соответствует реальной жизни, а что – нет. Дело в том, что у Деллы был какой-то очень дальний родственник, такой дальний, что она затруднялась определить степень их родства и с уверенностью называла лишь имя. Звали его Джардж. Джардж был рыжеволосый, веснушчатый молодой человек с блеклыми глазами. К тому же у него на шее был большой кадык. До того большой, что он отличался от подбородка лишь названием. По воскресениям Джардж надевал синий шелковый галстук. Это был один из тех галстуков, который навечно завязан в форме сплюснутого банта с тем, чтобы уже никогда не развязываться. Разумеется, он носил не только галстук, но, как любят писать газетчики, кроме галстука в его гардеробе не было ничего примечательного. Этот галстук, а также подбородок и кадык Джарджа произвели на Пенрода большое впечатление. Он сразу счел Джарджа личностью выдающейся и не упускал случая побеседовать с ним. Джардж обычно приходил к Делле по воскресеньям, но его можно было встретить на кухне и в другие дни. Когда туда заходил кто-нибудь из Скофилдов, тот неизменно окидывал его невозмутимым взглядом. Делла всегда его звала просто по имени. Он был много моложе нее, и Скофилды посчитали, что он ей приходится племянником. Между собой они так его и называли «Деллин племянник».