Бус Таркинтон - ПЕНРОД-СЫЩИК

– Значит, ты спрашиваешь, были ли там еще плотники? – еще раз спросил Пенрод, который, наконец, овладел ситуацией.

– Они что, все бросились бежать от тебя, да, Пенрод?

– Ну!

– Они боялись, что ты им станешь выкручивать ноги, да?

– Тебе бы лучше у них спросить…

– О, Пенрод! – крикнула Марджори так, что голос ее отозвался эхом. – Умоляю, расскажи мне еще про плотников!

Пенрод не обманул ее ожиданий. Истории о плотниках и победах следовали одна за другой! Ни один плотник не ушел от карающей руки Пенрода Скофилда. Марджори содрогалась от ужаса и восторга. Так рождалось на свет огромное полотно. Пенрод писал его широкими мазками. Вот почему батальные сцены, которыми наш герой щедро усеивал белизну холста, могли показаться стороннему наблюдателю несколько расплывчатыми. Однако Пенрод рассказывал не кому-то вообще, а Марджори. Для нее же каждое слово его было напоено искренностью, и она ни на секунду не усомнилась в правдивости этих историй.

Поединки с плотниками были прекрасны, и ничто не могло поколебать веры Марджори. Даже, когда Пенрод вошел в такой раж, что начал творить с плотниками вовсе уж немыслимые расправы; даже когда сами плотники пустились в невероятно подлые авантюры; даже когда стычки Пенрода с плотниками стали повторяться так часто, что и на половину из них не хватило бы самой длинной из человеческих жизней, – Марджори по-прежнему верила. Пенрод же, ощущая ее поддержку, фантазировал все смелее и ярче. Сейчас он словно брал реванш за всю неделю унижений. Расправляясь в воображении с плотниками и бродягами, он снова стал себя чувствовать личностью. А Марджори… Марджори Джонс первый раз в жизни отчетливо осознала, что Пенрод Скофилд просто удивительный мальчик.

Пенрод уже вскочил с дивана. Теперь он носился по библиотеке и не только рассказывал, но и показывал, каким способом побеждал очередного плотника или зарвавшегося бродягу.

– Или еще, Марджори, – принимался он за очередную историю, – иду я однажды по улице, вдруг навстречу мне плотник.

Марджори покорно следовала за полетом его фантазии. Она гордилась дружбой с таким человеком и радость его побед воспринимала, как победы собственные.

– Марджори! – послышался внезапно за дверью голос миссис Джонс. – Нам пора домой!

Но прежде, чем покинуть библиотеку, самая прекрасная девочка подбежала к Пенроду.

– Ты можешь мне дать слово? – пылко спросила она.

– Какое еще слово? – величественно осведомился мастер Скофилд.

– Дай слово, что сегодня больше не станешь гоняться ни за одним плотником.

Пенрод нахмурился. Похоже, ему совсем не хотелось связывать себя таким обещанием.

– Прямо не знаю, Марджори, – покачал он с сомнением головой.

– Конечно, тебе будет трудно, – понимающе отозвалась девочка. – Но все-таки ты должен дать мне слово, Пенрод. Тогда я открою тебе одну тайну.

– Тайну? – заинтересовался Пенрод. – Какую? Говори!

– Сначала ты дай мне слово.

– Ладно, Марджори, – сдался непобедимый герой, – все равно уже скоро вечер. Пусть себе плотники походят спокойно до завтра.

Марджори подошла совсем вплотную к Пенроду и прошептала:

– Джорджи Бассет мне говорил, что тебе пришлось носить мешочек с асафети…

Пенрод так побледнел, что девочка остановилась на полуслове. Одним махом Марджори вновь низвергла его с заоблачных высот в бездну. Словно сияющий пьедестал, на который Пенрод взбирался с таким упорством, вдруг рухнул, и он вновь опустился на дно, чтобы разделить горькую долю отверженных. Пусть только попадется ему Джорджи Бассет!…

Пенрод в панике отпрянул в сторону. Он собирался спасаться бегством, но Марджори опередила его.

– Постой! – закричала она. – Ты же еще не дослушал про мою тайну!

И, понизив голос, она быстро проговорила:

– Твой мешочек меня не волнует, Пенрод. Я сама ношу точно такой же.

С этими словами Марджори выбежала из библиотеки. Но в ушах Пенрода еще долго звучал ее шепот. Он снова вознесся к сияющим вершинам славы. «Раз Марджори все равно…» – подумал он и даже с какой-то радостью ощутил на груди асафетиду. Ее запах впервые за всю неделю показался ему совсем не противным. Во всяком случае, сейчас он не променял бы его даже на аромат весенних фиалок.

Сумерки застали Пенрода во дворе. Он решил немного потренировать Герцога. Но у того дела с сальто явно не клеились. Тогда Пенрод оставил его в покое и вновь подумал о Марджори. Он и не заметил, как у забора остановился мужчина в рабочей одежде. Это был один из тех плотников, которые прогнали сегодня Пенрода. Теперь он узнал мальчика, и ему захотелось так-то загладить вину.

– Эй! – крикнул он. – Когда с тебя снимут асафетиду, обязательно приходи! Мы дадим тебе самому Поработать рубанком.

Как раз в этот момент Пенрод думал о Марджори. И, хотя он уже не мечтал приблизить тот день, когда отец избавит его от старинного средства, слова плотника пришлись ему по душе. «И среди них, оказывается, не все потеряли совесть», – подумал он. А вслух произнес:

– Спасибо, сэр! Я обязательно приду к вам!

Он тут же увидел себя с рубанком в руках.

Стружки кольцами летят во все стороны, пахнет свежим деревом, и Марджори Джонс восхищенно наблюдает за его работой.

Пенрод относился к тем представителям человечества, которые умеют одновременно существовать в воображаемом и действительном мире. Даже взрослые этого типа переходят от одного состояния к другому совершенно безболезненно, да и безо всякой натуги. Что же говорить о юных, фантазия которых еще не надорвана борьбой за существование! Вот почему нет ничего удивительного в том, что, предаваясь мечтам, Пенрод Скофилд порой создавал подлинные шедевры. К величайшим творениям его мятежного духа, конечно же, следует отнести несравненного Джорджа Б. Джашбера, которого Пенрод создал для себя и пожертвовал ему лучшие черты своего характера. Великий джашберовский период возник не на пустом месте. Джашбер, как герой и как личность, складывался постепенно и исподволь. Он развивался порывисто, нерегулярно, целиком и полностью подчиняясь капризам вдохновения своего создателя. Порой он совсем исчезал на несколько дней, потом появлялся вновь и вот, наконец, родился и воплотился в столь совершенном виде, что обрел способность действовать и оказывать влияние на людей, возраста несравненно более солидного, чем Пенрод.

В аскетическом уединении ящика для опилок время от времени извлекалась на свет рукопись «Гарольда Рамиреса». Это случалось, когда Пенрод бывал в плохом настроении или же когда его угнетали какие-то явления окружающего мира. В таких случаях на свет рождалась часть новой главы, или целиком новая глава, или даже несколько глав подряд.