Лента Ососкова - Лесь с Ильинки-улицы

- О, Катенька, это ваш карапуз? Какой милый ребёнок!

"Милый ребёнок" Мишка в свои почти-пять-лет себя карапузом никак не считал, но от взрослых слышал это слово постоянно. Хотелось бы, конечно, им возразить — всем сразу, желательно, но Мишка был мальчик воспитанный и понимал, что спорить со взрослыми нехорошо. Поэтому он промолчал и только сильнее налёг на мелок. Лимонно-желтый, новенький, тот рисовал жирно, ярко и слегка крошился.

- Ой, Анют, какая встреча! Мой, мой он, Михаил, поздоровайся с тётей Аней!

Мишка неохотно встал, сжимая мелок в кулаке, вежливо сказал "Здавствуйте, тёть-Аня" — и снова вернулся к рисованию. Он был очень занят, на самом деле, и как мама этого не видела? Он рисовал солнце. Большое, жёлтое (ах, как прекрасен этот новенький мелок!) и круглое. Правда, круглым оно не очень получалось и больше смахивало, даже на взгляд Мишки — а тот был весьма самокритичным, как говорил папа, художником, — на лимон.

Мама с тётей Аней оживлённо заговорили на Свои Взрослые Темы, и Мишка с радостью понял, что из парка он уйдёт ещё не скоро — успеет не только солнце нарисовать, но и самолёт, ради которого всё, собственно, и затевалось. Может, тогда мама поймёт, чего же Мишка так хочет на день рожденья.

А Мишка хотел совсем немного — всего-навсего тот набор лего с самолётом, из магазина игрушек. В наборе был сам самолёт — прекрасный, белый, с настоящими шасси, приборами в кабине и открывающимся люком, пилот и два парашютиста с ранцами и парашютами. Коробка была совсем небольшая, если сравнить с соседними — космическими кораблями и подводными лодками… Но в глазах Мишки самолёт с парашютистами был в десять тысяч раз прекраснее любых других игрушек.

А пока коробка лежала в магазине, и мама разговаривала с тетей Аней, Мишка старательно красил солнце своим новеньким мелком.

… Тут в поле зрения Мишки возник упавший на асфальт потрёпанный рюкзак, потом — растоптанные кеды с чёрным верхом и драные понизу джинсы. Кеды переступили, одна из них почесала голень другой ноги, а потом их обладатель наклонился к Мишке и сказал:

- Привет, человек!

Мишка поднял голову, и к рюкзаку, кедам и джинсам прибавилась серая футболка с усато-кошачьей мордой и какой-то надписью, а ещё выше — улыбающееся лицо под тёмно-русой, зачёсанной набок чёлкой.

- Пьивет, — ответил Мишка, потому что промолчать, разумеется, было невежливо.

Обладатель кед и чёлки упирался руками в колени и глядел на Мишку сверху вниз.

- У тебя классное солнце, человек, — заметил он. Мишка так обрадовался, что у него даже получилось выговорить букву "р":

- Правда?

- Честно-честно! — вопрос, казалось, даже возмутил таинственного незнакомца. — С чего мне врать?

Мишка глубоко, по-взрослому пожал плечами, докрасил солнце, встал и отступил на шаг. Солнце, пожалуй, действительно удалось. Оно было жёлтое-жёлтое, как лимон.

- А теперь что будешь рисовать? — спросил тем временем незнакомец.

- Мама говоила, что с незанкомыми юдьми на улице лазговаивать незя, — наставительно сообщил Мишка.

- Ну, человек, ты даёшь! Я что, незнакомый, что ли? Я — Лесь, — незнакомец протянул Мишке руку, по-уличному грязную, как у всех Больших Мальчишек — тех, которые уже в школу ходят и гоняют в футбол во дворе.

Мишка на секундочку задумался, разрешает ли мама знакомиться с незнакомыми людьми на улице, но потом постарался покрепче руку пожать.

- А я — Миша, — представился он.

- Ну чего рисовать будешь дальше, Миш?

Миша оглянулся на маму, но та увлечённо говорила с тетей Аней — значит, время ещё есть.

- Самоёт, — Мишка дотянулся до пакета с остальными мелками и достал оттуда белый. Старый, маленький, но на самолёт хватит.

Так… Сначала словно бы белый огурец — это будет сам самолёт. Потом хвост и синие иллюминаторы… А потом можно и крылья… Но только Мишка примерился рисовать первое крыло, как Лесь схватил его за руку:

- Ты что, кто так крылья рисует? Надо вот так… — он пальцем обвёл контур будущих крыльев — не "врастопырку", а словно бы под углом. — Дай мелок, покажу.

Мишка пошарил в пакете и нашёл ещё один белый мелок. Дал его Лесю, поглядел, как тот ловко нарисовал первое крыло и признал, что у него самого так бы не вышло.

- Тада я касить буду, — решил Мишка. Лесь кивнул, мол, ага — а сам увлечённо, осторожно начал рисовать второе крыло, изредка привставая, чтобы проверить, как оно со стороны смотрится.

Самолёт с такими крыльями получался лёгким, изящным и стремительным, чуть развернувшимся ве́рхом к зрителям, словно поворачивал.

Мишка рядом с Лесем сопел, старательно раскрашивая белым — сам самолёт, а голубым — иллюминаторы.

На некоторое время царило молчание.

- А тебе скока лет? — спросил вдруг Мишка, косясь на Леся.

- Тринадцать. А тебе?

- Почти-пять!

- А почему самолёт? — Лесь кончил рисовать крылья и, чуть отойдя в сторону — по-обезьяньи, на четвереньках — принялся рисовать первого парашютиста.

- На денёжденье хочу. Лего.

- А… видел. А у меня папа десантником был.

- А щас?

Лесь задумчиво лизнул мелок и скривился — мелок был, разумеется, несъедобен и совсем невкусен.

- Не знаю. Он говорит, бывших де́сантов не бывает… А вообще он, наверное, как обычно — важный дядька в дальней командировке… Ладно, Мих, закрыли тему.

- А её как закыть?

- Это вот так: парашют раскрасишь?

- Ага!

Много ли нужно человеку для счастья…

И тут как назло Мишина мама наговорилась вволю с тётей Аней, поглядела на часы и ахнула: пора домой, ребёнок уже по уши в мелках изгваздался, да ещё и познакомился с каким-то невнятным пацаном лет четырнадцати, чумазым и в тёмно-серой, местами в пятнах грязи, футболке.

- Михаил, всё, пошли! Покажи руки?.. Ну вот, все серые просто! Давай домой.

- Ма-а! Дай дор-рисовать! — прорезалась у Мишки неожиданно упрямая и непослушная буква "р".

- Миш, папа ждёт. Мы обещали в пять вернуться.

Мишка понурился. С этим не поспоришь. Да и спорить с мамой — неправильно. Но парашютист так и остался недокрашен…