Сэм Левеллин - Гадкие Крошки

— Шестьдесят два, шестьдесят три, — считала Капитан, загибая пальцы с алыми ногтями. — Боже мой. — Она передала подзорную трубу Кассиану. — Что скажешь?

Кассиан посмотрел и крякнул:

— В принципе, они движутся сюда.

— С экскаваторами, бульдозерами, самосвалами и таким количеством цемента, что хватит и на виллы, и на отели, и, наверное, даже на завод удобрений. Ох, ох, ох. Видна ли в этом рука папы Крошки?

— Весьма вероятно, — нахмурясь, сказал Кассиан.

— Или Гомеса Элеганте, — сказал Мальчик-дикарь Дин.

— Гомеса? — удивился Кассиан.

— Я больше не боюсь, — сказал Мальчик-дикарь Дин.

— Может, и зря, — сказал Кассиан.

— Что будем делать? — спросила Капитан.

— Предоставь это мне и Мальчику-дикарю, — сказал Кассиан.

— Пусть только приедут, — сказал Мальчик-дикарь.

К юго-западу от них, но не очень далеко, самолет Гомеса Элеганте спустился с неба, дважды дал «козла» на частной взлетно-посадочной полосе Гомеса Элеганте и остановился в маленьком вонючем облачке жжёной резины. Открылась дверь кабины. В грузовой отсек вошли трое в темных костюмах и темных очках.

— Варгас! — крикнули трое, увидев, что отсек пуст. — Где ты, Варгас?

Нет ответа.

— Обыщите самолет, — сказал один из них, которого звали Эль Лейтенанте.

Двое заглянули в уборную. Заглянули в шкафы. Наконец, заглянули в тюк с деньгами и обнаружили, что денег там почти нет, а вместо них есть спасательные жилеты.

— Ага, — сказал Эль Лейтенанте. — Он украл деньги и спрыгнул вниз.

— Украл деньги, — сказали остальные двое, оба небритые и в полтора метра ростом. — Это плохо.

— Это плохо для Варгаса, — сказал Эль Лейтенанте.

— Хе-хе-хе, — сказали небритые.

— Vamonos, — сказал Эль Лейтенанте.

Они ушли. Карманы их пиджаков оттягивали какие-то тяжелые предметы, которые вполне могли оказаться особо большими разделочными ножами. Это так, к слову.

В четырехстах метрах к северо-востоку, чуть в стороне от взлетно-посадочной полосы, из опаленного зноем кустарника высунулась бритая голова с татуировкой в виде орла на затылке и две в коричневых котелках с белыми накидками от солнца. Головы повернулись в ту сторону, где в мареве шагали трое в темных костюмах.

— Ой, — сказала Маргаритка.

— Что? — спросила Примула.

— Поцарапала коленку.

— Ушибла локоть, — сказала Примула.

— Если вы думаете, что можно выпрыгнуть из только что приземлившегося самолета и чего-нибудь не повредить, — сказал Пит, — вы живете в мире грёз.

— Что ж! — ответила Маргаритка, вставая и отряхиваясь. — Ничего плохого в грёзах нет. А теперь давайте поищем, где бы нам помыться и почиститься.

— И что-нибудь поесть, — сказала Примула.

— Учтите, — сказал няня Пит. — Это плохие люди.

Маргаритка ответила ему доброй улыбкой.

— Пит, я сказала тебе однажды, повторяла тысячу раз и повторяю снова. Хуже нас нет никого.

Пит раскрыл рот.

— И, пожалуйста, без твоих рифмованных глупостей, заранее тебя благодарю, — сказала Маргаритка. — Кажется, я видела в той стороне большой дом.

Они зашагали по взлетной полосе.

Пепе Монструо мирно дремал в западной караулке, вдыхая успокоительный запах масла, которым он смазывал свой разделочный нож. Вокруг него было солнце, море, песок и привычные лица. Словом, самый обычный день, не считая того, что штурмовые собаки вдруг почему-то уснули, а Гомес Маль-Чико не показывался. И слава богу. Пепе Монструо просидел много лет в тюрьме за грабежи и убийства. И даже неделю просидел в школе, откуда был исключен за то, что нарисовал неприличные картины на стене учительского дома, а потом в порыве творческого отчаяния сжег этот дом дотла. Но за всю свою мрачную, буйную жизнь он не встречал никого страшнее, чем Гомес Маль-Чико — так люди звали Гомеса Элеганте младшего. Недавно была слышна стрельба. Вероятно, Гомес Маль-Чико играл со своими ручными кроликами.

— Доброе утро, — произнес чей-то голос.

Пепе Монструо встал. Перед ним стояли два маленьких человека в ситцевых платьях и котелках и один человек побольше, в темном костюме. Пепе Монструо взял свой разделочный нож.

— Убери эту противную вещь, — сказал большой в котелке. — Можешь выколоть кому-нибудь глаз.

Пепе Монструо хотел было сказать, что именно таков его замысел, но почему-то послушался и действительно убрал нож. Чтобы скрыть смущение, он сказал:

— Чего вам надо?

— Мы — две няни и матрос, — сказал большой в котелке. — Потерпели кораблекрушение и нас выбросило на берег. Натурально, мы высушили и отгладили нашу одежду. Теперь нам нужны кров и пища.

— Что такое ньяньи? — спросил Монструо.

— Мы специалисты по уходу за детьми. — Маргаритка заметила, что на обезьяньем лице Монструо промелькнуло странное выражение. Еще она заметила, что земля вокруг усыпана сломанными игрушками. — За трудными детьми, — добавила она. — Что с вами?

Пепе Монструо упал на колени, благодарно воздел глаза к небу и залепетал:

— Si! Si! О, жизнь такая добрая, такая добрая!

— Не поняла?

— Идите туда. Там будут очень рады вас видеть.

— Будьте любезны, покажите дорогу, — сказала Маргаритка.

Дорога к дому была усыпана гравием из горного хрусталя, обсажена конусообразными кипарисами, и на ней тоже валялись сломанные игрушки.

Маргаритка подняла кусок искореженного металла, нахмурилась и поцокала языком:

— Радиоуправляемый вертолет, фрагмент фюзеляжа.

— Стоит годового жалованья, — сказал няня Пит.

— «Долг балованного чада — где зимуют раки, папе показать», — сказала Примула.

В хмуром молчании они подошли к дому.

В доме не было тихо. Где-то играл латиноамериканский оркестр. В мраморном вестибюле вокруг декоративного фонтана сидели пять или шесть крупных дам в маленьких купальниках и болтали по-испански.

Вестибюль был еще больше, чем на авеню маршала Маммона. Из него на галерею вели две лестницы. Из комнаты за лестницей доносились голоса.

— Шеф, — сказал Монструо. — Я отводить вас к нему. Идите в приемная комната. — Он подошел к приоткрытой двери и толкнул ее.

Что-то упало на него сверху. Черноволосый, в черном костюме Монструо вдруг сделался белым, как привидение. Он беспомощно заметался по комнате, налетая на мебель и бормоча страшные испанские проклятия. Маргаритка и ее спутники смотрели на него с осуждением.

— Старый трюк — ведро с известкой на двери, — сказала Примула.

— Допотопная шутка, — согласилась Маргаритка. Она подошла к Монструо, привстала на цыпочки и постучала по ведру кулачком. — Лягте! — крикнула она.

Монструо, спотыкаясь, бродил по кругу. Добрая Маргаритка сделала ему подножку, и когда тот упал, растянувшись на мраморном полу, наклонилась и стащила ведро с его головы.