Мирча Сынтимбряну - Большие каникулы

«…Стоя на берегу, беглец смотрел вслед пиратам. Те уходили на всех парусах… Тогда, одной рукой натягивая уздечку, а другой почесывая затылок, он выхватил пистолет и начал стрелять…»

Бабушка ничего не понимает. Она снимает очки, тщательно их протирает и, получше устроив их на носу, перелистывает страницу:

«С ужасным воплем он метнул кинжал в пальму, но она исчезла… Страшное подозрение закралось в душу пирата: не обман ли это ?»

Подозрение — совсем как в книге — закрадывается в бабушкину душу. Разве это зоология? А может, это обман? Она направляется к столу и вытаскивает из ранца «Румынский язык». В книге полно картинок. Бабушка облегченно вздыхает. Значит, она ошиблась. В учебнике румынского и в ее времена были картинки — портреты писателей. Она внимательно смотрит на первый рисунок. Лицо ей неизвестно. Наверное, какой-нибудь молодой писатель… и глаз у бедняжки завязан… Кто бы это был? Она читает надпись: «Том Кривой, молодой бандит из Чикаго». Другая фотография: «Дик-Кит»…

Все более недоумевая, бабушка вытаскивает «Арифметику». Она ищет расчеты, — как в любой арифметике. И находит — но такие, каких нет ни в одном учебнике:

«Ваши расчеты ошибочны, мистер. Мы украли вместе три тысячи долларов. Значит, на мою долю приходится тысяча пятьсот.

— Да? Как ты смеешь?… — он рывком вскочил на ноги. — А те шесть пуль, которыми я могу продырявить твою башку, ты не считаешь?»

В ужасе бабушка выпускает из рук «Арифметику». Нагибается, чтобы поднять ее, и в лицо ей ударяет жар принесенных ею недавно поленьев.

— Ионел! — кричит бабушка. — Какие у вас завтра предметы?

— Зоология, румынский, география…

— Значит, зоология?.. — Она берет книжку в голубой обертке и бросает ее в огонь. — Потом румынский, говоришь? — Желтоватые страницы скорежились, охваченные пламенем, и начинают потрескивать.

— Что ты делаешь, бабушка? — вскакивает мальчик, словно ошпаренный — совсем, как «молодой бандит из Чикаго», который подмигивает ему из кучи пепла своим одним глазом.

Но бабушка не отвечает. Она бросает в огонь книжку за книжкой.

Потом поворачивает пылающее лицо к ошеломленному мальчику:

— Что я делаю? Ничего… Разжигаю огонь… — И сурово добавляет, глядя на него сквозь очки: — Вон с глаз моих! Иди принеси две охапки дров, а потом поговорим. Я тоже кое-что понимаю в зоологии, душенька.

ЗНАЛИ ЛИ ВЫ КОГДА-НИБУДЬ ТАКОГО МАЛЬЧИКА, который куриному супу, жаркому и пирожному с орехами предпочел бы какую-то несчастную овощь? Нет, не из тех, которым предписана диета. Санду Бундаке совершенно здоров. Но, может быть, он просто не голоден? Как же! Можете поверить мне на слово: у него живот от голода подвело. Тогда в чем же дело? Никогда не угадаете! Придется сказать. Дело в том, что Санду Бундаке очень самолюбив. Только и всего! Настолько самолюбив, что может три дня ничего не есть, а на четвертый наесться одного луку. И все это просто так… из чистого самолюбия. Санду не допускает, чтобы его бранили несправедливо. Но мама, похоже, не обращает никакого внимания на эту благородную черту сына и бранит его беспрестанно. За всякие мелочи.

Посудите сами.

Несколько дней назад подморозило. Санду налил в бабушкины галоши примерно с палец воды и выставил их на двор. На следующий день бабушка попыталась их надеть. Но не тут-то было! Левая галоша никак не налезала. И правая тоже.

— О, господи, опять ноги опухли! — сокрушалась бабушка.

А Санду смеялся до слез. Посудите сами, разве это не смешно? Но мама его отчитала. Разумеется, Санду обиделся. И не ел целый день… По правде сказать, не ел он только за столом, потому что бабушка его любит и никогда не оставит голодным. Да и Санду «наказывает» лишь маму. У бабушки он ест — только тайком. Так, чтобы мама не знала и страдала, думая, что он голодный, чтобы мучилась и наконец попросила у него прощения. И больше никогда его не бранила… Но пока что мама и не думает просить прощения, а бранит его не переставая.

Хорошо, что есть бабушка. Увидев, что он надулся и не прикасается к аппетитно дымящейся тарелке, она сразу все понимает: «Бедный мальчик! Какой чувствительный!..» И как только обед кончается, притаскивает ему разные вкусные вещи, которые наш «самолюбивый» герой уплетает за обе щеки.

Через некоторое время Санду забывает обиду и начинает есть за столом — до тех пор, пока мама снова не разбранит его за что-нибудь.

И за что же? За какой-нибудь пустяк. Скажем, свяжет он резинкой хвосты двум котятам, крепко-накрепко. Те начинают мяукать, царапаться, лезут на стенку… Конечно, следуют замечания, Санду обижается, и вечером, за ужином, не ест. И на следующее утро не ест ничего… кроме трех блинчиков, пяти котлеток и четырех коржиков с маслом, которые ему приносит бабушка. За обедом он опять не прикасается к еде. И до вечера не ест ничего… кроме двух шницелей, цыплячьей ножки и трех ломтиков кекса, появившихся у него на столике благодаря бабушкиным заботам. К ужину он все забывает и, наверное, поел бы за столом, если бы мама не отчитала его снова. И за что же? Опять за пустяк. Скажем, за то, что он насыпал бабушке под стул ореховых скорлупок.

— Ох, боже мой, стул сломался! — кричит та.

Санду покатывается со смеху. Мама, разумеется, сердится, и наш самолюбивый герой снова не ест… ничего… кроме принесенных бабушкой после ужина нескольких фаршированных перцев, штук восьми блинчиков и трех поджаренных колбасок.

За столом он, разумеется, сидит, надувшись, и чуть не плачет. Ему так жаль самого себя! Мама строго посматривает на него краешком глаза. А у бабушки глаза на мокром месте. Потом, как обычно, он «прощает» маму и снова начинает есть. Но тут же, за столом, мама снова его бранит. Это уже слишком! После того, как он, скрепя сердце, согласился поесть, — его же ругают и прямо за столом? И за что? За то, что он получил четверку по румынскому?! Ладно-о-о!.. К супу он даже не притрагивается.

— Почему ты не ешь? — спрашивает его мама.

— Я не голоден.

Но маму не так-то легко растрогать. Она пилит его весь вечер и в конце концов решает, что ему нечего делать на катке, пока он не выучит уроков и не выполнит письменные задания. Бабушка должна его проверять.

На следующий день Санду вытаскивает несколько книг, открывает тетрадь и начинает черкать что-то карандашом. Нарисовав четыре пары коньков, он встает из-за стола.

— Готово, я кончил.

— Покажи, что ты там написал!

— А… что написал? Нам задали очень мало. Я напишу потом. Бабушка, бабуся, родная, отпусти меня на каток! Я за пять минут все напишу… потом!