Златослава Каменкович - Тайна Высокого Замка

В зале было полно. Кое-кто из мальчуганов даже примостился на подоконниках.

Среди одинаково одетых гости выделялись. И Петрик сразу увидел отца, сидящего рядом с монтёром, которого встретил сегодня утром на Замковой улице.

— Гляди, вон Стефа, — шепнул Олесь, показывая глазами на первые ряды.

Ганя, Стефа и Юра сидели рядышком. Но мальчики к ним не подошли, а остались стоять у входных дверей.

Никогда в своей жизни Петрик и Василько не видели представление кукол.

Когда закрылся занавес, Петрик, Василько и Олесь хлопали до боли в ладошах.

После пьесы на сцену вышел мальчик и продекламировал стихотворение. Вслед за ним выбежало несколько пар танцоров в украинских костюмах. Они закружились в весёлом гопаке. Потом маленькая девочка спела трогательную колыбельную песенку, держа в руках куклу. Но вот высокая женщина с пышной причёской объявила, что их гость прочтёт стихотворение великого немецкого поэта Генриха Гейне.

На сцену вышел Юра.

Нахохлившись, Мартын Ткачук, поглядывая на Ковальчука, пробурчал:

— Гейне… А не лучше бы Тараса Шевченко?

Нет, Юра не принял позу, выставив одну ногу вперёд, как это сделал до него мальчик, читая поэму. Слегка волнуясь, чуть срывающимся голосом он негромко начал:

— Юра читает моё любимое… — шепнула Стефа на ухо Гане. А мальчик продолжал гневно и гордо:

— Ничего не скажешь, здорово читает, — похвально отозвался Мартын Ткачук.

— Тихо, друже, — сжал руку своему соседу Ковальчук. — Мешаешь хлопцу.

В голосе Юры теперь уже слышалась и горечь, и мужество, подобное набату, зовущему на подвиг.

Юре долго-долго аплодировали.

Какой-то малыш — о, да это ж Ивасик, братишка Олеся! — вышел на сцену и, едва удерживая в руках большой букет, передал Юре. После этого малыш с достоинством поклонился публике и важно зашагал за кулисы.

Это всех очень рассмешило. Ему тоже принялись аплодировать.

Женщина в вышитом платье объявила, что Стефа Квитко исполнит на рояле вальс композитора Шопена.

В зале захлопали в ладоши. Олесь взглянул на Петрика и увидел, что тот отчаянно кусает губы.

Петрик действительно волновался. Он никогда ещё не слышал, как она играет. А вдруг забудет, что надо играть? Засмеют…

Стефа в белом платье с оборочками легко поднялась по лестнице на сцену, улыбнулась и уверенно села на круглый стул у рояля, положив руки на клавиши.

Сначала она играла тихо, плавно, словно с грустью о чём-то рассказывала, а потом вдруг неожиданно по залу рассыпалась звонкая трель.

Петрик не представлял себе, что так красиво можно играть.

Стефа ещё сидела за роялем, когда на сцену вышла та маленькая девочка, что в начале концерта пела колыбельную песню, и подала исполнительнице букет гвоздик.

Можно было подумать, что это Петрику подарили цветы, так он сиял от радости.

Все громко хлопали в ладоши, но громче всех, разумеется, аплодировал Петрик.

По дороге домой Стефа попросила Петрика нести цветы. И он их нёс, как бесценный клад. Несколько гвоздик Стефа подарила Петрику, прощаясь с Ковальчуками около старинной пороховницы.

Прибежав домой, Петрик поставил цветы в свою кружечку, из которой пил чай. Дарина только плечами пожала. Прежде она что-то не замечала за сыном такого пристрастия к цветам.

Никто не видел (разве только звёзды видели?), как Петрик перед сном поцеловал гвоздики и чуть слышно прошептал: «Стефа».

Проснулся Петрик от сильного взрыва. В этот же миг дом сильно потрясло, что-то близко рухнуло. Было темно и жутко.

— Мама, что это? — спросонья крикнула Ганя.

— Одевайся, доню.

К Петрику подошёл отец.

— Одевайся, сынку, быстро!

Далёкие взрывы рвали ночную тишину.

Петрик торопливо застёгивал сандалии.

— Тату, почему стреляют?

— Ещё не знаю, сынку… — ответил Ковальчук, что-то торопливо доставая из сундука.

— Дарцю, — хрипло сказал Ковальчук. — Дома находиться опасно, видишь — бомбят… Забеги к соседям… Ступайте на Княжью гору. Ждите там до утра. Ворочусь, найду вас.

— Можно в нашу пещеру, — поспешно сказал Петрик. — Юра тоже так захочет…

— Идите, — согласился Ковальчук и побежал в сторону станции Подзамче, где горел нефтеперегонный завод.

Большие пожарища освещали город. Горели дома в районе главного вокзала и в других концах города. На горе же царила такая густая тьма, что вскоре по острой, саднящей боли Петрик почувствовал — у него изодрана о ветки шиповника не только рубашка.

— Осторожно, здесь яма, — предупредил Юра.

Вдруг где-то совсем близко под горой оглушительно ухнуло.

— Бомбы кидают! — испуганно прижалась к Петрику Ганя.

— Не бойся, — дрожа от праха, прошептал Петрик. — Уже близко… А в пещере будет не страшно…

— Где мы впотьмах отыщем вашу пещеру, — с отчаянием простонала девушка. — Сейчас жахнет бомба — и конец!

— Замолчи! — прикрикнула на неё Дарина. — Идёмте скорее…

Царапая о ветки руки и лицо, женщины неотступно шли за Юрой и Петриком, пока мальчики, наконец, привели их в пещеру. Здесь Дарина расстелила на земле ватное одеяло, и все мешками повалились с ног.

— Спи, сынок, усните, друзья, — усталым голосом проронила Галина Максимовна, мать Юры. — Я посижу около вас.

Юра устал, всё тело ломило. И спать очень хотелось. Но при мысли, что мама будет сидеть я всю эту страшную ночь их охранять, его обожгло стыдом.

— Я сам посижу, мама… Это мужское дело охранять женщин и детей.

Мать поцеловала сына в голову.

— Хорошо, выполняй свой мужской долг, мой мальчик.

Засыпая, Петрик расслышал тревожный голос своей мамы:

— Неужели война?..

Не ведая, какие грозовые тучи войны сгущаются над Отчизной, Ковальчук настоял, чтобы хворающий последнее время Тарас Стебленко поехал лечиться в Крым.

Счастливый Тымошик! Счастливая тётя Марина! Они тоже уехали в Крым. Правда, Тымошик обещал Петрику привезти разноцветных кремушек, «большую кучу, аж до неба!» А тётя Марина обещала ракушку, в которой слышен шум моря!»