Николай Чуковский - Приключения профессора Зворыки

Зворыка угрюмо молчал.

— Не могу скрыть, — заговорил Шмербиус с какой-то даже грустью в голосе, — не могу скрыть, вы слишком опасный для меня соперник. Увы! Человечество имеет в вашем лице превосходного защитника. Человечество…

— Что вы все о человечестве! — буркнул профессор. — Разве вы человек? Вы просто урод.

— Как?

— Ну у да, урод. Щуплый, плюгавый урод. Из одного порядочного человека шестьдесят таких, как вы, выкроить можно. И что у вас за физиономия! Плюнуть жалко. Вы, верно, в зеркало никогда не смотрели.

— Верно! верно! — униженно заговорил Шмербиус. — И не смотрю в зеркало никогда, и смотреть не буду. Самому противно. У меня действительно внешность поганая. Еще у папеньки работал — в парикмахерской — так и тогда от зеркала отворачивался.

— И ноги у вас жидкие, — продолжал с презрительной миной Зворыка. — Блошиные ножки, тьфу! Так и раздавил бы вас ногтем.

— Опять правильно, насчет ног. Совершенно верно заметили. Но раздавить меня — нет, не раздавите. Не раздавите, профессор, не раздавите. Из-за меня, ничтожного, вы, такой знаменитый и такой… гм… обширный, покинули свой кабинет и отправились сюда, на край света. А разве складка на вашем возвышенном лбу, профессор, не из-за меня? А! вы хмурите брови, вас тревожит плешивая тля, — так ведь, кажется, вы меня вчера окрестили, мужественный победитель волков? Впрочем, я не о том хотел с вами поговорить. В известных способностях вам отказать нельзя. Вымазать рельсы маслом — это талантливо, это мне нравится. Я уважаю в вас достойного противника. Я хотел предложить вам…

— Говорите скорее и убирайтесь к чорту! — сказал профессор: — вы мне надоели.

— Фу, какой вы горячий. С вами даже поболтать нельзя. Ведь, дорога длинная, ехать скучно, хочется с кем-нибудь душу отвести. Так вот, я желаю вам дружески предложить…

— Что предложить?

Вместо ответа Шмербиус раскатисто захохотал с самым простодушным видом.

— Ха-ха-ха, профессор! — заговорил он, вытирая выступившие на глаза слезы, — ха-ха-ха! Ну, право, никогда не видел такого шутника. Ха-ха-ха! Ох, умру… ха-ха-ха! Вот шутник, ха-ха-ха! — вот весельчак…

— Кто шутник?

— Кто? Вы, ха-ха-ха!

— Ничего не понимаю.

— Он ничего не понимает! Ха-ха-ха! Встретил в поезде бедного простодушного провинциала и с таким неподражаемым остроумием дурачил его в течение четырех суток. Ха-ха!

— Это вы-то — простодушный провинциал?

— Ха-ха-ха! Он все еще шутит! Блистательно! Бесподобно! Неужели вы, профессор, будете утверждать, что поверили, будто я действительно… ха-ха-ха!..

Тут Шмербиус окончательно подавился добрым, благодушным, чистосердечным смехом.

Профессор твердо посмотрел ему в лицо.

— Да, я это утверждаю, — сказал он.

Шмербиус долго не мог притти в себя от душившего его хохота.

— Ой, вы, чудак! — наконец сказал он. — Да, ведь, я просто комми-вояжер, представитель варшавских и лодзинских фирм. Я распространяю головные дамские шпильки.

Тут он с ловкостью фокусника вынул из жилетного кармана несколько пачек шпилек разной величины и разложил перед профессором.

— Какой товар! — закричал он, причмокивая. Лучше английских! Не гнутся, не ломаются, в огне не горят. Пять различных сортов. Фабрика Ляскевич и сын. Гривенник пачка. Что? Это дорого? Я вам уступлю по знакомству. Ну, видите, я действительно мелкая тля: маленький коммерсант. Зачем мне взрывать?.. ха-ха-ха!.. Профессор, вы переутомились, вы нервничаете, у вас ожирение сердца, вам необходимо отдохнуть. Я хочу вам предложить…

— Что?

— Вернуться в Питер.

Целую минуту длилось молчание.

— Я не вернусь, — сказал профессор.

В глазах Шмербиуса зажглись злобные огоньки. Все шутовство его мгновенно пропало.

— Вы вернетесь, — сказал он настойчивым шопотом.

— Нет, не вернусь!

— Нет, вернетесь.

— Нет, не вернусь!

— Сегодня же! — уже не скрывая своей злобы, казал Шмербиус.

— Не раньше, чем раздавлю вас, — и профессор щелкнул ногтями, будто действительно давит блоху.

— Ах, так! Ну, хорошо! Но знайте, пощады не будет. Я никому не позволю становиться у меня на дороге. И не таких, как вы, дорогой мой, я ставил на место. С Аполлоном Шмербиусом шутки плохи. В последний раз говорю вам, профессор, возвращайтесь в Ленинград.

Шмербиус говорил с расстановкой. Слова с шипящим свистом вылетали из его рта.

Профессор не выдержал. Кровь бросилась ему в голову.

— Убирайтесь к чорту! — завопил он, сжимая кулаки. — Или я заткну вам глотку!

— Я вас сожгу, засеку, заморожу… — шипел Шмербиус.

Но профессор встал, нагнулся, схватил его за заднюю часть брюк и высоко поднял над головой.

— Я буду беспощаден, — визжал Шмербиус, размахивая в воздухе руками и ногами и задыхаясь от злобы.

Профессор вынес его на площадку и вернулся и вагон. Пот градом катился с его лица, он был мрачен и с трудом переводил дыхание. Что значат эти странные угрозы? К чему эта невнятная скоморошья болтовня? Отчего так предательски замирает сердце при одном взгляде на эту щуплую гадину?

Было уже совсем темно, когда профессор увидел те самые костры на косогорье, которые, спустя три часа, так удивили меня.

Он, вглядываясь, прислонился лбом к стеклу и вдруг почувствовал невероятный толчек в грудь, опрокинулся на спину и полетел вниз, в пропасть, в бездну. Казалось, весь мир обрушился на него, он был засыпан, задавлен грудой каких-то тяжелых предметов. Затем — оглушительный удар по затылку, и профессор потерял сознание.

Очнувшись, он понял, что поезд стоит. Где-то, совсем близко, раздавался пронзительный женский визг. То справа, то слева слышался резкий звук, похожий на щелкание бичей. „Стреляют“, — подумал профессор и попробовал двинуться. И сейчас же зазвенело и зашелестело кругом. Он весь был засыпан битым стеклом, которое отвечало звоном на каждое его движение. Кое-как, разгребая руками стекло, профессор сел и попробовал отодвинуть тяжелый предмет, придавивший ему ноги. А! да это его собственный чемодан!

Профессор поднял его и встал. Было темно, как в аду. Только наверху, в четырехугольном отверстии мелькали звезды. „Чорт возьми“, подумал профессор „да, ведь, это окно. Значит, вагон лежит на боку“. И он полез по скамейкам вверх к окошку. Раза четыре он обрывался и падал, но снова вставал и снова упорно карабкался вверх. Наконец, ему удалось добраться до окна. Он просунул в него голову и плечи, уперся о края руками и вылез из вагона.

Паровоз, тендер и восемь опрокинутых вагонов лежали на боку под насыпью. Весь лес был озарен кострами, и между сосен мелькали тени коренастых, обезьяноподобных людей. Они, казалось, были покрыты косматой шерстью.

В окнах оставшихся на рельсах вагонов мелькали огни. Косматые люди вскакивали на площадки и выбрасывали под насыпь тюки, чемоданы, корзины. А стоявшие внизу сортировали их и складывали в кучу. Это был прекрасно организованный грабеж. Внутри вагонов кричали и плакали. То там, то здесь раздавались выстрелы. Но снаружи все было чинно и тихо.