Сергей Заяицкий - Найденная

Носов слегка подмигнул Андрею Петровичу. Некстати, мол, завел про это речь. И действительно, Маруся как-то грустно вдруг поникла головою.

— Ну, не все гибли, конечно, — стал изворачиваться Андрей Петрович, — бывали случаи, что и ничего... Раз на раз не приходится... Многие и выбрались. Слыхали, от Ивана Сурова письмо из Парижа было? С голоду помирает. Жить вовсе не на что и работы нет...

— Ну, что толковать, — сказал Носов, — мало ли горя на свете.

— Верно.

А в этот самый час в убогой мансарде сидел Митя и грыз сухую корку, глядя на расхаживающего по комнате художника.

Шум столицы доносился сюда, подобно рокоту моря.

— Митя, — Крикнул вдруг художник, — посмотри-ка под матрацом, нет ли там вязаного шарфа. Его можно продать ...

— Да ведь вы ж его отдали зеленщику в счет долга.

— Да... да... Гм.

Художник перестал ходить, сел на кровать и задумался.

— Ну, — сказал Андрей Петрович, — мне пора до дому, спокойной ночи.

Маруся и Дмитрий Иванович проводили его до калитки.

Небо было безоблачно, звезды сверкали, а из-за прямых тополей выходила медно-красная луна.

Над рекою пел стройный хор, а ему как аккомпанемент отвечал собачий лай со всех дворов Алексеевска.

— Счастливого пути!

— Покойной ночи!

Андрей Петрович пошел, и его тень скоро исчезла за изгородями.

— Надо спать, — сказал художник, — гениальные идеи приходят только во сне.

Митя не мог удержаться от улыбки. Уж очень забавен был этот милый художник.

Все-таки вдвоем было легче.

Они заснули.

Сообщение, напечатанное в «Парижском эхо», произвело большую сенсацию в Париже. Французские буржуа очень падки на подобные чувствительные и романтические истории. Интерес к фильме «Красный витязь» превзошел всякие ожидания. Люди ломились, чтобы посмотреть картину, и «Геракл» начал давать огромную прибыль.

В сцене базара теперь уже вся публика кричала: «Маруся», и оператор, крутивший рукоятку аппарата, пускал картину совсем медленно.

Секретарь русского полпредства сидел в своем кабинете и просматривал газеты.

— Товарищ Демьянов, к вам можно? — спросил заведующий канцелярией, заглядывая в дверь.

— Пожалуйста, товарищ Карцев.

— Не очень заняты?

— Занят, но могу уделить вам несколько минут.

— Понимаете, получил сегодня письмо от заведующего «Красным Знаменем». Мы ведь им послали вырезки об их фильме. Я им и историю с Марусей тоже описал и послал вырезку. Так, вообразите, они пишут, что это, может-быть, и в самом деле так. Что называется, факт, а не реклама.

— Быть не может.

— Да, вот, что они пишут: «наш съемщик Гурьев, производивший съемку в городке Алексеевске, познакомился там с какой-то Марьей Петровной, фамилию он забыл, которая рассказывала ему о своем брате, исчезнувшем в эти годы, но ехавшем в Париж со своим дядей... Ее он, между прочим, заснял на базаре и теперь сразу узнал по приложенной фотографии в газете». Видите, какая штука.

— Гм...

Секретарь задумался.

— Если это так, то надо бы справиться об этом мальчике... Тогда действительно случай поразительный.

— Пойдемте сегодня вечером в кино, там и справимся. Кстати еще раз посмотрим «Красного витязя».

Дюру часто хвастался, что его изобретательность не знает пределов.

Когда господин Жюль Фар высказал мысль, что интерес к «Марусе» и к «Красному витязю» начинает у публики ослабевать, он только усмехнулся.

— Господин Фар, пока Дюру служит у вас администратором, вам нечего опасаться. Откровенно говоря, вам бы следовало подарить мне несколько паев...

— Господин Дюру, — сказал распорядитель, входя, — гамены пришли.

Гаменами в Париже называют уличных мальчишек, они — нечто в роде наших беспризорных.

Господин Фар никак не мог понять, какие это гамены явились к Дюру и зачем, но из самолюбия он не стал ни о чем расспрашивать, чтоб администратор не зазнавался.

В громадной пустой передней толпились человек двадцать мальчиков. Они с любопытством оглядывали переднюю, пересмеивались и подталкивали друг друга локтями.

— Где вы их набрали? — спросил Дюру у швейцара.

— Да мало ли их тут шатается. Иные не идут, боятся, что их будут подбивать на работу. Ведь это такие, сударь, балбесы.

— Ну, работа будет нетрудная и выгодная. Мне главное, чтоб была на плечах голова. Вот что, Жан, впускайте их ко мне по-одиночке, смотрите только, чтоб они не передрались.

Дюру прошел в контору.

Мальчики были несколько изумлены этим началом, но им понравилась такая таинственность. К тому же огромное здание внушало им почтение. Еще бы, ведь отсюда по ночам рекламы на облака запускают. Шутка ли!

Немного поспорили о том, кому итти первым, но швейцар с помощью подзатыльников установил очередь.

— Ну, ступай, — сказал он первому, рыжему мальчугану в драной куртке.

Тот пошел и через секунду вышел, ругаясь:

— Спросил, как зовут, — ворчал он, — а когда я сказал, он меня выпроводил. Сволочь. Буржуй.

Со вторым, с третьим и с четвертым произошла та же история.

Среди мальчиков начался ропот.

Пятым пошел боевого вида парень по прозвищу Марсель Всезнайка. Он был ловчее всех в драке и умел изобретать самые удивительные шутки над прохожими. А уж по-собачьи лаял прямо артистически.

Он вошел в контору и испытующе посмотрел на Дюру. «Тут какая-нибудь штука — не иначе», — подумал он.

Дюру сидел в кресле, попивая лимонад.

— Ну-ка, мальчик, скажи мне, как тебя зовут.

Марсель поглядел на Дюру и ответил:

— А вам бы как хотелось, чтоб меня звали?

— Ого, — сказал Дюру, — ты, кажется, малый со смекалкой. Ну, а скажи, ты деньги любишь?

— Если они даром достаются — люблю, а коли работать — ну их к чертям.

— А язык у тебя хорошо подвешен. Очки втирать умеешь.

— Да, пожалуй, могу с вами потягаться.

— Гм!

Дюру вынул экземпляр «Парижского эхо», бегло взглянул на газету и потом пожал плечами.

— Разве тут что разберешь, — пробормотал он и крикнул швейцару:

— Остальных в шею. Дайте им по франку и — горошком...

Демьянов и Карцев пришли в «Геракл» на второй сеанс.

Ожидая в великолепном фойе, они увидали большую толпу, собравшуюся в одном углу. Оттуда доносились какие-то жалобные причитания и возгласы.

Из этой толпы время от времени выходили люди с какими-то брошюрками и читали их, сочувственно качая головою, некоторые смеялись.

— В чем дело? — спросил Демьянов у какого-то просто одетого человека, только-что прочитавшего брошюру.

— А это брат Маруси. Он, видите ли, продает книжку, в которой рассказана вся его история. Тут написано, между прочим, что как он ни тоскует по своей сестре, а назад в Россию он не поедет, ибо он не может примириться с Советской властью. Власть эта ограбила его родителей и лишила их родовых поместий. Вот, видите, написано: «Бедная Маруся, она живет в стране, управляемой ворами и мошенниками. Я очень скучаю по ней, но я не поеду к ней, а постараюсь стать большим и тогда с оружием в руках завоюю советскую Россию и спасу сестру из когтей разбойников».