Валерий Воскобойников - Остров безветрия

Но про завтрашний день говорить было рано.

— Знаешь что? — попросил смущённо Матвей Петрович. — Позвони моему знакомому, Леониду Григорьевичу. Никогда его не беспокоил, но тут придётся. Позвони и ступай домой. Он полярный врач, и на Севере был, и в Антарктиде.

Максим нашёл в справочной книге телефон доктора Семёнова Леонида Григорьевича и позвонил ему.

В первый момент Леонид Григорьевич не мог понять, кому и зачем он понадобился.

— Я из музея, от Матвея Петровича, объяснил Максим.

— От Матвея Петровича! Так бы сразу и сказали! А что он сам не звонит? Может, в гости заедете?

— Он не может. У него сердце болит, и он просит вас к нему приехать.

— Сердце болит? — голос у доктора Семёнова сразу стал серьёзным. — Сейчас я возьму такси, а вы меня дождитесь. Слышите? А он пусть лежит. Не позволяйте ему вставать.

— Приедет? — спросил Матвей Петрович, приоткрыв глаза.

— Сказал, что на такси. Значит, скоро.

— Ну иди домой, уже поздно.

— Я дождусь, он мне так сказал.

Матвей Петрович закрыл глаза и не ответил.

…Доктор Семёнов приехал минут через двадцать. Максим увидел такси в окно и открыл двери.

Он вошёл в комнату старика и сразу скомандовал:

— Лежать тихо, не шевелиться! Сейчас посмотрим пульс.

Он снял пальто, присел на диване и взял руку смотрителя.

Максим при этом стоял у дверей, стараясь не дышать, чтобы не помешать.

Потом доктор Семёнов послушал сердце и поднялся.

— Ну что сердце моё настучало? — спросил старик.

— Вызовем машину, а там посмотрим, может, и пустяк всё это.

— Какую машину? Я в больницу не поеду, мне музей оставлять нельзя.

— А мы о больнице пока и не говорим.

Весёлым неестественным голосом он заговорил по телефону с какой-то Ниночкой, уговаривал её быстрей приехать к старику, несколько раз повторил слово «кардиограмма».

— Уж не обманите нас! — говорил он в трубку. И как только положил трубку, снова стал серьёзным.

— Ты где живёшь? — спросил Максима.

— На Рубинштейна.

— И проводить тебя некому, — доктор покачал головой. — Старика оставлять боюсь. Похоже на инфаркт. Родители знают, где ты?

— Знают, — соврал Максим.

— Тогда сиди пока с нами. Может, понадобишься. А потом, если всё будет в порядке, я тебя отвезу.

— Я здесь останусь.

— Ладно, оставайся.

— Леонид Григорьевич, — позвал из комнаты старик. — Что вы там секретничаете? Вы уж лучше вслух.

— До выяснения обстановки приказываю молчать! — скомандовал доктор Семёнов. — Я пока по вашему залу похожу, давно тут не был.

Доктор Семёнов поднялся на второй этаж, в зал Антарктики. Он обходил стенды с фотографиями, у некоторых останавливался, удивлялся, вздыхал.

— Смотри-ка, — сказал он Максиму, который тоже поднялся в зал. — А Федя-то всё ещё бравый. А вот и дядя Дима!

У фотографии «Антарктида. Демонстрация 1 Мая в посёлке Мирный» он задержался надолго.

— Всё мои пациенты, — показал он Максиму. — А я сам с краешку.

Наконец приехала немолодая женщина в белом халате с аппаратом в чемоданчике.

— Заранее вам спасибо, Ниночка, сказал доктор Семёнов. — Вы быстры, как молния.

— Инфарктный сегодня день, — объяснила она, — только и мечемся по городу. Сейчас сделаем кардиограмму и всё скажем.

Максима они оставили в зале, потому что места в узкой комнате ему не хватило. Максим ходил около дверей, в комнате негромко переговаривались взрослые, но он в их разговор не вслушивался.

Потом женщина вышла. Лицо её было строго.

— Машину вызову по рации, а вы следите за больным, двигаться ему нельзя.

— Инфаркт, — сказал доктор Семёнов, поморщившись, когда они с Максимом остались в зале вдвоём. — Ничего, вытащим старика, никуда он от нас не денется.

Следующий час они снова ждали…

Матвей Петрович время от времени открывал глаза и упрямо повторял:

— Сказал не поеду. Не поеду до девяти утра, пока сотрудники не придут. Музей не брошу.

Была уже настоящая ночь, но Максим даже и не думал о сне.

Доктор Семёнов нервно курил в зале, и Максим не знал, чем помочь.

— У старика сейчас адская боль, он просто виду не подаёт. Понимаешь, у него то, что раньше называли «разрыв сердца». «Умер от разрыва сердца» — читал, наверное, такое.

Машина осветила окна фарами. «Специализированная скорая помощь», — прочитал Максим. Вошли два санитара с носилками.

— Не поеду, — снова повторил смотритель.

И Максим понимал, что выговаривает он эти слова с трудом.

— Да Максим здесь останется, ваш подшефный, — вдруг сказал доктор Семёнов. — Подежурит до девяти. А потом в школу. Останешься ведь? Не боишься?

Максим молча кивнул, хотя и почувствовал страх.

— А я с вами поеду, помогу в больнице, если что…

Старик больше не спорил.

Доктор Семёнов помог переложить Матвея Петровича на носилки.

Все они двинулись к выходу. Максим тихо шёл сзади.

У двери доктор Семёнов повернулся к нему, положил руку на плечо.

— Я тебе утром сюда позвоню. А ты мой телефон запиши. Мы ещё друг другу будем нужны.

Машина снова осветила фарами окна, развернулась и исчезла.

Максим остался во всём музее один.

Тревога

А в это время родители Максима не спали.

Сначала у них был день как день, обычное воскресенье. Они привыкли, что сына их постоянно нет дома. Придёт из школы, поест, уроки сделает быстро и куда-то уходит. А если дома — то тихо сидит в углу и рисует карты с маршрутами путешествий или читает книги о полярных мореплавателях.

Родители при этом ссорились в своё удовольствие, Максима не замечали.

В воскресенье они хватились его за ужином.

— С утра не ел, и хоть бы что… Бродит где-то, — сказала мать. — А ты спокойно посвистываешь и никаких забот.

— От твоего обеда любой убежал бы: суп горит, картошку пересолила, — ответил отец. — А заботы у меня есть. О новом проекте размышляю.

Так у них началась очередная, сороковая за этот день, мелкая ссора. О сыне они на время забыли.

Потом, когда на улице совсем стемнело, отец и мать забеспокоились всерьёз.

— Он тебе не говорил, может, к кому на день рождения отправился? — спросил отец.

— Если родному отцу не сказал, почему он мне должен говорить? — ответила мать.

И впервые отец не стал с ней спорить.

Он надел пальто, вышел на улицу — просто подышать свежим воздухом. На самом деле, он вглядывался во всех приближающихся: не сын ли это. Но сына не было.

Кремлёвские куранты пробили по радио полночь. Сын домой не пришёл.

— Надо что-то делать, — сказала мать. — Что ты сидишь сложа руки?

— Я думаю, подождём ещё полчаса и будем куда-нибудь звонить.

Они просидели эти полчаса друг против друга молча, часто оглядываясь на часы.

— Пойду звонить, — поднялся отец.