Эрнест Сетон-Томпсон - Маленькие дикари [Издание 1923 г.]

— Конечно, но, прогадав при мене лошадей, я не пошел бы стрелять в человека. Если б я сердился на него, я б его побил, может быть, получил бы сдачи, и все обошлось бы добром. Однако довольно, переменим разговор.

— Не можете ли вы купить, мне новую записную книжку, когда поедете в город? Я дал бы вам денег, но не знаю, сколько она будет стоить, — сказал Ян, тревожась в душе о том, чтобы цена ее не превысила пяти или, в крайнем случае, десяти центов, составлявших весь его капитал.

— Я исполню твое поручение, но тебе не нужно ждать, пока я поеду в город. В Белом поселении есть новенькая записная книжка, которую ты можешь получить даром.

— Знаете, м-р Рафтен, — вмешался Гай, — я лучше всех стреляю в оленя!

Сам и Ян переглянулись, посмотрели на Гая, сделали какие-то таинственные знаки, схватили каждый по ножу и ринулись на Третьего Вождя. Тот спрятался за спину Рафтена и стал по обыкновению кричать:

— Отстань! Отстань!

Рафтен прищурился.

— А я думал, что у вас мирное племя.

— Мы подавляем преступление, — объяснил его сын.

— Скажите, чтоб он отстал, — хныкал Гай.

— Мы тебя отпустим на этот раз, если найдешь сурка. Уж два дня у нас не было никаких сражений.

— Хорошо.

Гай убежал и через несколько минут вернулся назад, делая какие-то знаки. Мальчики достали свое оружие, но, опасаясь обмана, держались в отдалении. Гай кинулся за своим луком и стрелами с поспешностью, которая не оставляла никаких сомнений. Тогда мальчики отправились в поле. Рафтен тоже присоединился к ним, спросив предварительно, может ли он их сопровождать.

Старый седой сурок грыз пучок клевера. Мальчики осторожно пробрались вдоль изгороди и потом поползли по траве, как настоящие индейцы. Сурок приподнялся, насторожился и опять улегся. Тогда они поползли дальше и остановились шагах в сорока. Сурок, очевидно, что-то чуял. Поэтому Сам сказал:

— Как только он примется есть, мы все сразу выстрелим.

Едва лишь сурок повернулся серой спиной, как мальчики приподнялись и выстрелили. Стрелы жужжали вокруг него, но все пролетели мимо, и он юркнул в нору раньше, чем мальчики приготовились ко второму залпу.

— Эй, Ветка, отчего ж ты не попал?

— В другой раз наверняка попаду.

Когда они возвратились к Рафтену, он их высмеял:

— Ах вы, несчастные охотники! Вы пропали бы с голоду, если бы поблизости не было Белого поселения. Если бы вы были настоящими индейцами, то просидели бы всю ночь у норы, пока сурок не вышел бы утром. Когда вы с ним покончите, то у меня на лугу есть другой, за которого вы можете приняться.

С этими словами он ушел. Сам крикнул ему вслед:

— Папа, где же записная книжка для Яна? Вероятно, она ему скоро понадобится.

— Я оставлю ее на кровати.

Он так и сделал, а Ян и Сам достали ее чрез окно расщепленной палкой.

Однажды Великий Дятел, лежа на спине в тени, сказал повелительным тоном:

— Маленький Бобер, мне скучно. Иди сюда, расскажи мне что-нибудь.

— Не хочешь ли взять урок тутни ? — предложил Второй Вождь.

Он уж и раньше делал подобные попытки, но ни Сам, ни Гай не проявляли интереса к этому мертвому языку, придуманному школьниками.

— Говорят тебе: расскажи что-нибудь! — мрачно воскликнул Дятел.

— Хорошо, — сказал Маленький Бобер. Я расскажу тебе про одного интересного мальчика. Он поселился в лесу и хотел познакомиться со всеми живыми созданиями. Он встречал множество затруднений, а помощи неоткуда было ждать. Однако он бодрился, делал заметки и жадно набрасывался на все новое. Наконец, он добыл себе книгу, которая могла служить ему подспорьем, хотя и небольшим. В ней описывались птицы так, как будто они были под рукой . Но мальчик видел их всегда, на большом расстоянии, и это его смущало. Однажды он издали заметил дикую утку и, хотя мог разглядеть только цветные пятна, но нарисовал ее. Впоследствии по своему грубому рисунку он определил, что это свистун. Тогда ему пришла на ум блестящая мысль. Все утки различны; у них бывают крапинки и полоски, которые служат им как бы ярлыками или солдатскими мундирами. «Я могу нарисовать эти мундиры, — думал он, — и тогда буду узнавать уток на далеком расстоянии». Он принялся за дело и срисовывал все, что ему удавалось найти. У одного из его приятелей было чучело лесной утки, и мальчик, жаждавший знаний, срисовал ее на большом расстоянии. Другую он срисовал с картинки и еще двух — из витрины лавки чучел. Он знал, что есть двадцать или тридцать пород уток, и потому срисовывал их, надеясь когда-нибудь узнать, какой они породы. Однажды мальчик, жаждавший знаний, срисовал новую утку, но никто не мог сказать ее название, хотя рисунок был ве-ли-ко-леп-ный. С горя ему больше ничего не оставалось, как пойти в типи, украсть последнее яблоко Старшего Вождя и съесть.

Ян достал яблоко и с грустным видом принялся жевать его.

Не дрогнув ни одним мускулом, Великий Дятел продолжал рассказ Яна:

— Когда Главный Вождь услышал ужасную повесть разбитой жизни, то сказал: «Я все равно не стал бы есть яблока. Оно было брошено свиньям. Но мне кажется, что человек, который не доводит дело до конца, поступает глупо». Если б юноша действовал прямо и вместо того, чтобы красть гнилые яблоки, по которым топтались свиньи, поведал о своих затруднениях Великому Вождю, то этот благородный краснокожий сказал, бы ему: «Очень хорошо, сын мой. В случае затруднения всегда обращайся к дедушке. Ты хочешь знать подробности об утках? Уф, хорошо!» И он повел бы наивного юношу в гостиницу Дауни в городе и показал бы ему всех существующих на свете уток с ярлыками и названиями. Вах! То-то и есть.

Великий Дятел гневно взглянул на Гая, который не знал, как отнестись к этому рассказу и считал его выдумкой и насмешкой. Но Ян присматривался к лицу Сама, которое выражало неподдельный и глубокий интерес. Здравый смысл последнего предложения был очевиден, и они порешили сейчас же отправиться в маленький городок Дауни, находившийся милях в пяти, у того места, где железная дорога пересекала длинную топь на берегу реки Скегбон. Городок был назван по имени подрядчика Дауни, который провел полотно железной дороги по топкому болоту. Ему удалось укрепить это болото, и в результате он составил себе маленький капиталец, на которым построил гостиницу. Теперь он был уважаемым человеком в городе, для которого сделал так много.