Василий Никонов - Сабля Лазо

Не может он крикнуть, кто-то рот ему зажимает. На плечи наваливается, к земле давит.

Встряхивается Тимка, рвется из-под тяжести и... просыпается. Противный кот Кузька разлегся у него на груди и мурлычет.

Видит Тимка — огонь в комнате горит. «Что ж это маманя делает? — думает он. — Беляков на свет приманивает?»

Выглядывает Тимка из-под лоскутного одеяла, голову к свету поворачивает, на окошечко смотрит. Окошко одеялом завешено. За столом, напротив матери, человек сидит. Батяня!

— Проснулся, Тимофей? — Платон Петрович подходит к сыну. — Экий здоровяк стал. Ну, как ты тут воюешь?

— Хорошо, батяня! — Тимка достает пистолет. — Во! Смотри! Теперь нам с маманей не страшно.

— М-да... Стоящая штука. — Смекалин изучающе смотрит на оружие.

— Где раздобыл?

— Трофейный. Павлинка нашла и мне подарила.

— Стоящая штука, — задумчиво повторяет Платон Петрович. — Только рано тебе, Тимофей, с оружием возиться. Не обижайся: пистолет пока заберу.

— Так я ж маманю охраняю.

— Не так охранять нужно, Тимофей, — говорит Смекалин. — Собирайтесь-ка на прииск к Дениске. Я вас через Тургинку провожу, а там сами потихоньку дойдете.

— Сейчас, что ли? — пугается Татьяна Карповна.

— Сейчас, Танюша.

— Ой, да как же это? — всплескивает руками Татьяна Карповна. — Хоть плох домишко, да свой. Барахлишко разное... — И всхлипывает потихоньку, больше по привычке.

— Ты, мать, в нашей семье самая урожайная на слезы, — шутит Платон Петрович. — После войны мы с Тимохой такой дворец тебе отгрохаем — помирать не захочешь. И барахлишко заведем. А голову отрубят — обратно не приставишь... Я тут, Тимоха, в разведку ходил, да вот не утерпел — к вам заглянул.

Вот когда вспомнил Тимка про золото. Рассказывает, торопится, на окно поглядывает, в щелку рассвет пробивается.

— Спасибо, сынок! — Платон Петрович крепко обнимает сына. — Золото нам пригодится. Павлинку увидишь, привет передавай. Молодчина она, так и скажи.

Татьяна Карповна по избе снует, бельишко в кучу складывает, в шаль заворачивает. Тимка возле нее крутится — больше помехи, чем дела. Совсем расстроился Тимка из-за пистолета.

Огородами выходят Смекалины к берегу Тургинки. Рассветный сумрак густ и холоден. Чутко спит Межгорье, наглухо закрыты ставни домов. Горько заскулит во сне голодная собака, крикнет сдуру петух-одиночка. Жалобно скрипнет калитка, пугливо метнется человек из дому в дом. И снова нестойкая тишина завладеет улицей.

Платон Петрович заходит в кусты тальника, кладет узел на землю, садится на камень. Не хочется ему брести по воде в сапогах. Татьяна Карповна стаскивает стоптанные ботинки, связывает шнурки, перебрасывает обувь через плечо. Тимке ничего не нужно снимать, завернул штаны выше колен — и шлепай.

Пока отец разувается, Тимка вполголоса рассказывает о ершовской сабле.

— Смотри-ка ты! — дивится Платон Петрович. — Скажу я Ершову...

Платон Петрович внезапно смолкает. Шумно вздрагивают кусты, выскакивают из них трое. В погонах, с винтовками. Так и есть, Копач с подручными!

— Сидеть смирно! — Копач наводит дуло на Смекалина. — Здорово ночевали, Платон Петрович! Признаться, давненько тебя караулим... Обыскать!

— Ой, Платоша! — вскрикивает Татьяна Карповна. — Как же это?!

Тимка сразу узнает копачевских подручных. Тот, здоровенный, со шрамом, набрасывается на Смекалина. Платон Петрович бьет его ногой, выхватывает пистолет, но Копач заламывает ему руку. Падает пистолет на землю, баргут — черная повязка через глаз — поднимает оружие и прячет в карман.

Тимка кинулся было на Копача, да куда там — сразу скрутили.

Кончена минутная схватка, торжествует Прокоп Егорыч. Отец и сын стоят перед ним со связанными руками. Татьяна Карповна — рядом... «Вот тебе и Золотинка, вот тебе и новая жизнь!.. Ах, Платоша, Платоша! Не выпустит тебя зверь треклятый!..»

— Что, Татьяна, рот кривишь? — усмехается Копач. — Вон как руки трясутся. А мучицу мою гребла — ничего, не отсохли. Ну, двигай, чертово семя, на последнюю молитву!

Только сейчас поняла Татьяна Карповна, что Копач надумал: Тимку вместе с Платошей... Господи, господи, царица небесная! Спаси и помилуй!..

Не помнит Татьяна Карповна, как в ноги Копачу бросилась, за сапог ухватилась, головой к нему припала.

— Ребенка-то!.. Опомнись, Прокоп Егорыч! Не дам!!.

— Кыш, тетка! — Копач остервенело вырывает ногу. — Однова под корень рубить!

— Встань, Танюша, не срамись! — хмурится Платон Петрович. — Все одно наша возьмет. За правду и пострадать не грех.

Межгорьевцы, какие в селе остались, робко из окон выглядывают. Во все глаза смотрят, удивляются: Копач Смекалина на расстрел ведет. А говорили, вроде, убит Платон Петрович. И Тимоха с ним? Вот она, судьба-судьбина горькая. Копач-то, выходит, верх взял?

— Господи, господи! — крестится Татьяна Карповна. — Да что ж это, люди добрые?

Не кричит Татьяна Карповна, про себя шепчет. Знает, некому ей помочь. Смотрит, куда Платошу с сыном повели. В сторону первого переката, к Змеиной скале.

Много людей полегло у этой скалы. Кого поймают, обязательно туда ведут. Вот и Платона Петровича черед настал. Да не одного, с сыном.

— На мыло пустим! — помахивает плеткой Копач.

Платон Петрович зубами скрипит, руки развязать пробует. Да нет, крепко умеют вязать, сволочи. Научились.

— Эх, Прокоп, Прокоп! — укоряет Смекалин. — Ребятишек и тех не жалеешь. Хуже зверя стал.

— А твою шкуру на барабан натяну! — замахивается Копач плеткой. — Ишь, учить удумал. Пулю и ту на тебя, гада, жалко.

Вздрагивает Тимка от копачевских слов. Выходит, на расправу ведут. Как же это? И его не будет, и батяни? А маманя как же? И ни травы, и ни солнышка? Ни Шумного, ни ленков? И Павлинки? Ничего, ничего?!..

Никогда не думал Тимка о смерти, так, как сейчас. Видел, как люди в бою гибли. Как Ван Ли умирал. А тут — самому. И так скоро?..

Платон Петрович плечом чувствует: дрожит Тимка.

— Крепись, сынок! — понижает он голос. — Ты же нашей породы, смекалинской...

Платон Петрович на миг закрывает глаза. В голове гудит нестерпимо. Плывет все, качается. Помедленней надо идти, чтоб не упасть. Одна мысль, горькая, неотвязная, крутится в голове: «Неужто и сына?»

Прокоп Егорыч из себя выходит: не нравится ему, что Смекалин еле ноги переставляет. Нешто на полдороге прикончить?

— Шевелись, шевелись! — покрикивает Копач. — На солнышко вон смотри. Вишь, какое золотистое.

Не страшно помирать Платону Петровичу. Знал, всякое может случиться. Целый месяц по острию ходил, под носом у семеновцев орудовал. Все задания товарища Лазо выполнял. И сейчас вот кое-что разведал, да выследил его Копач.

И без Платона Петровича жизнь пойдет своей дорогой. Кончится гражданская война, наберет силы Советская власть. А там и до мировой революции рукой подать. Заживут люди светло, радостно. Может, и его добрым словом помянут.