Василий Никонов - Сабля Лазо

— Здорово, рыбаки! — передовой поднимает руку. — Можно к вашему огоньку?

Тимка вздрагивает, вскидывает голову и вдруг со всех ног бросается к всадникам.

— Батяня!..

— Я самый, Тимофей! — Смекалин ловко соскакивает с седла.

— Принимай гостей нежданных.

Тимка опомниться не успел, как очутился у отца на шее. Руки сцепил крепче крепкого, к щетинистой щеке прижался. Глаза от радости зажмурил.

— Батяня!..

Долго-долго не видел Тимка отца, с год, если не больше. И маманя ничего не знала о нем. Так и думали: погиб где-нито, в бою каком-нибудь. Мало ль как на войне случается.

— Вижу, вижу: сильным стал, вон как вымахал, — Смекалин осторожно опускает сына, — Теперь ты меня раз-два — и на лопатки. Как думаешь, товарищ Ершов?

— К тому дело идет, — улыбается командир; он тоже спешился, на валежину присел, — Ну, здоров, Тимофей Платоныч. А это кто с тобой?

— Павлинка, дочь Копача, в нашем селе живет.

— Гляди-ка ты! — разводит руками Смекалин. — Не узнал я тебя, Павлинка. Вишь, какая барышня стала.

И Павлинка едва признала Платона Петровича. Раньше ни усов, ни бороды у него не было, волосы до плеч не висли. Одни глаза прежними остались. Синими-пресиними, как у Тимки.

На купца Козулина похож теперь Платон Петрович. Если б не сабля с наганом да не ремень офицерский. Такой же, как у отца Павлинки.

— Что дома, Тимофей? — Смекалин садится рядом с Ершовым, вытаскивает из кармана кисет. — Мать жива-здорова?

— Жива-здорова, батяня.

— Как Дениска здравствует?

— Не знаю, давно на прииске не был.

— Ну, а в селе как?

— Спокойно пока... Однако сегодня по Орлиной пади войско шло. Похоже, белые.

— А сколько войска? Какое оно из себя?

Тимка рассказывает, а Павлинка удивляется: вроде не считали они, не рассматривали, но Тимка запомнил.

— Куда шли? — допытывается Платон Петрович. Тимка объясняет.

Павлинка слушает и у костра хлопочет. Командир Ершов на валежине сидит, в разговор вникает. По виду он моложе Платона Петровича — это Павлинка сразу определила. Зеленая фуражка чуть набок сдвинута, кожанка ремнями желтыми обтянута крест-накрест. Лицо серьезное, видно, редко улыбается командир.

Слушает Ершов и думает: «Стягивают семеновцы силы — третий отряд уже за эту неделю... Все время держат Межгорье на мушке. Крепко держат. — Поправил Ершов портупею, прищурился. — Копач, Копач... Где он слышал такую фамилию. Кажется, Лазо про него говорил...»

Думает командир Ершов, носком сапога поигрывает. Сапоги у него хромовые, блескучие, ловко ногу обтягивают. Тимку сапоги не интересуют. А вот сабля — да! Ножны белые-белые, огнем горят, рукоять, похоже, золотая. Темляк витой, красный. Офицерская сабля, не иначе.

— Нравится? — Ершов ловит сияющий Тимкин взгляд. — А, Тимофей Платоныч?

— Хорошая, — Тимка отводит глаза в сторону. — Форсистая.

— Именно форсистая, — кивает Ершов. — И в бою отменная. Мне ее один товарищ подарил. Говорит, знаменитые мастера ковали, златоустовские. На весь мир славятся.

Смекалин делает последнюю затяжку, втаптывает окурок в песок.

— Как там рыба, Тимоха? Сжарилась, небось?

— Должно, готова... — Тимка вытаскивает из песка рогатинки, подает отцу и Ершову. — А если не совсем — извиняйте. Маманя говорит, горячее сыро не бывает.

На рогатинках ленки золотятся. Сверху желтизной покрыты, снизу мясом белеют. Запах такой, что дрожь пронимает.

— Нет, ребята, так не пойдет. — Ершов разламывает ленка пополам. — Поделим поровну. Держи, Тимофей!

— Да мы што... — бормочет Тимка. — Мы захотим, еще сжарим...

Вот и прощаться уже пора. Мягко ступают лошади по лесной тропинке, крепко держат Тимку батькины руки. Щекотно ему от отцовской бороды.

— Мать-то горюет, Тимоха? — голос у Платона Петровича мягкий, нежный. На людях держался, виду не показывал, а тут разомлел малость.

— Сначала плакала, убивалась, — рассказывает Тимка. — Разные слухи по селу ходили. Кто говорит — убили тебя, кто судачит — мол, за границу убег. Про то, што убег, маманя молчит, не верит, видать. А что убили — сказывает, вполне могло быть. Сейчас-то ничего, пообвыкла. Она так думает: если слуха нет, значит жив отец наш.

— В случае чего, Тимоха, ты ее к Дениске отправь, — Платон Петрович наклоняется к сыну. — И там не мед, конешно, зато целей будет. Жмут на нас семеновцы. Дело, понятно, временное, только и беде недолго случиться.

— Говорил я ей. Никуда не хочет из села уходить.

— А ты убеди, скажи, что к чему. Копач не зверствует?

— Не слыхать пока. Вчера к нему офицер какой-то приезжал, вахмистр по-ихнему. Козулина позвали да попа Григория... Тут, батяня, тоже опасно.

— Знаю, Тимофей, на войне везде опасно. Мы с Ершовым до Золотинки еще думаем доскакать, потом уже — на Лосиный ключ... А насчет семеновцев... Ты б, Тимоха, узнал, что у них там. По всему видно, большое сражение беляки затевают. На рожон, конечно, не лезь, а так, исподволь, с умом действуй.

Тимке лестно, что отец с ним как со взрослым говорит. И сам по-взрослому отвечает:

— Попробую, батяня. Кому сказать, если што?

— Кому? — Смекалин придерживает коня перед спуском. — Тут, кажется, Тимофей, заковыка. Давай вместе думать.

Тимка не привык долго размышлять, сразу решает, что к чему. Записку можно в пещере спрятать, в условном месте. Кто-нибудь из партизан придет. Можно, конечно, самому доставить...

— Пещера, пожалуй, подходяще, — кивает Смекалин. — В каком месте записку искать?

— В правом углу за верстаком, — решает Тимка. — В бересту заверну, дерном прикрою...

На повороте Платон Петрович натягивает повод.

— Давай прощаться, Тимофей. — Он ласково треплет Тимкины волосы. — Наказ мой помни, про встречу никому. Павлинку предупреди. А матери передай: скоро, мол, встретимся.

— Ладно, — обещает Тимка. — Папаня, а кто Ершову саблю подарил?

— Товарищ Лазо. Ну, прощевай.

Смекалин дает коню шпоры, жеребец рысью выносится на пригорок. Минут пятнадцать всадники едут по тропе. Следов почти не видно, их скрадывают мох и прошлогодние сосновые иголки. Проехав омут, всадники разминулись. Смекалин сворачивает к реке, пускает жеребца вброд. Прежде чем перебраться на тот берег, он какое-то время едет по прибрежной воде.

Ершов подъезжает к Тургинке позже, они встречаются на том берегу, возле высокой скалы.

«Остерегаются, ну и правильно», — решает Тимка.

— Куда они едут, Тимка? — Павлинка провожает глазами всадников. — На прииск?

— Не знаю.

— А кто командир из них?

— Не знаю, Павлинка.

— Што тебе отец сказал?

— Про маманю спрашивал. Ну, чего пристала! Хочешь искупнуться?