Евгений Титаренко - Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей

И, уверенные в себе, друзья зашагали прочь от незадачливых шпионов.

Пользуясь материной благосклонностью, Петька выпросил у нее деньги на компас и слетал еще раз в Курдюковку. В сельпо. С фосфорной стрелкой, с ремешком и блестящим, как зеркало, корпусом компас этот был давнишней мечтой Петьки. Мать сто лет бы не разорилась на него. Но когда в дело вмешиваются учителя, тут она слова против не скажет. Посоветуй ей Валентина Сергеевна: мол, Петьке для учебы паровоз надо, Петькина мать продаст дом, корову, поросенка, одежду, и хоть за двести километров паровозы от Белой Глины — она пешком дойдет до станции и притащит Петьке паровоз.

Новенький, с маленькое блюдце величиной компас блестел на Петькиной руке, и настроение у Петьки было самым безоблачным, когда, уже на обратном пути через Белую Глину, пришлось это настроение немножко утратить.

На хутор через деревню шла желтоволосая Светка в платье с горошинами и с кочаном капусты в руке, а следом за ней человек шесть разных недотеп, вроде Семки Нефедова: Семка, Лешка — его покровитель, тоже простофиля, второгодник. Простофиля не потому, что второгодник, а второгодник потому, что простофиля. Парень нечестный и ядовитый. Ну, к примеру, если кто дерется напрямую — жизнь или смерть, то есть до последнего, Лешка, с вечно прищуренными, блудливыми глазами, может подскочить сзади, треснуть по шее и — в сторону, опять подскочить — и опять в сторону… Так и на дуэлях он: махнет — отскочит, опять махнет шпагой — опять отскочит и кружит, кружит, даже смотреть тошно. Остальные четверо, кто увязался за Светкой, кроме Семки и Лешки, — мелюзга, второй эшелон из отряда Кольки тетки Татьянина.

Что Светка приманивает всех — давно было ясно. Раньше все играли в лесу да у реки, за околицей еще, а теперь — бороться если — обязательно возле хутора, на поляне, в войну играть — тоже здесь, в лапту — тоже. И целыми днями галдеж около хутора.

Светка впервые шла по деревне одна, без Димки и кучерявой Кравченко.

Петька, будто случайно, пристроился вслед за шестеркой провожающих. Светка настолько овладела всеобщим вниманием, что даже Петькиного компаса никто не заметил.

Светка была явно растеряна, и боялась остановиться, и боялась убежать.

Командовал парадом Лешка.

Лешка кивал одному из шпанят — он всех недоразвитых около себя собирал, — тот забегал перед Светкой и, пятясь, корчил ей рожи.

— Мальчики… — растерянно умоляла Светка.

— Ну, ты, шмок! — прикрикивал Лешка на своего подчиненного, тот возвращался к нему, а Лешка посылал следующего, чтобы потрогал Светку за волосы или чтобы, пристроившись рядом, старался идти с ней нога в ногу.

Пацаны так и вертелись вокруг нее.

— Городская, а?

— А чего ты молчишь?..

Наконец один из преследователей подбежал сзади и неожиданно сильно ударил по кочану. Кочан вырвался из Светкиных рук и, откатываясь, несколько раз перевернулся в пыли.

Зажав ладошкой глаза, Светка заревела вдруг и, не оглядываясь, побежала в сторону хутора.

Преследователи разбежались в стороны от дороги.

Петька остановился. Что-то непонятное вдруг ворохнулось у него в груди и — чего не бывало с ним никогда раньше — подхлынуло к самому горлу, даже глаза помутились.

Как все произошло в дальнейшем, он не очень помнил.

В одно мгновение Петька схватил кочан, догнал Светку, задержал ее и, подавая кочан, сказал:

— Возьми. Нюня…

Такое сказал, что прямо краска в лицо ударила. И слово же подвернулось — мяукающее: нюня…

Она взяла кочан, поглядела мокрыми глазами.

— Спасибо…

И дальше пошла уже спокойно.

А Петька остался стоять, растерянный, взбешенный, не зная, то ли трахнуть чем себя по голове, то ли догнать и трахнуть Светку, скорее, конечно, себя, чем Светку, — будто в один миг оборвалось что-то для него, будто что-то можно было раньше сделать хорошее, а теперь отмяукал — и нельзя больше. Уходи в сторону, а то опозоришься…

Бешенство его не долго пребывало в безвыходности. Через несколько секунд оно обратилось на тех, кто был самой дальней его причиной.

Петька отстегнул компас, аккуратно засунул его в карман и повернул назад, к собравшимся неподалеку приятелям из Лешкиной компании.

Его честь опять оказалась под угрозой.

— Шестеро на одну? — спросил он, входя в расступившийся перед ним кружок.

— Станешь вызывать на дуэль?.. — ухмыльнулся Лешка. И все ухмыльнулись.

Но Петька уже не мог остановиться. Традиции рушились одна за другой. Раз нет справедливости на земле — долой обычаи, долой законы.

Петька размахнулся с ходу и врезал Лешке такую затрещину, что, должно быть, тому померещилось в этот момент что-нибудь яркое. Не давая противнику опомниться, он по всем правилам бокса ударил снизу по челюсти Степку Нефедова и только повторял при этом:

— Шестеро на одну?.. Капусту валять?..

Мелюзга разлетелась по сторонам, будто ее ветром сдуло. Семка так и сел на землю, потом, перекувыркнувшись как-то боком, тоже отскочил в сторону.

Как шутить с Петькой — Семка знал давно. Впрочем, тут еще на стороне Петьки была внезапность. Один только Лешка успел дать ему под дых, да потом еще некоторое время спустя после драки Петька почувствовал, что скула у него немного побаливает, а тут он скоро оказался верхом на Лешке и, крепко обхватив его затылок, тыкал носом в дорожную пыль: «Шестеро на одну?..» Почему-то ему хотелось именно этого — чтобы вот Лешка в пыль потыкался.

На стекле компаса появилась небольшая трещина. Но странное дело: теперь Петьке было почти наплевать на компас — на компас, о котором он мечтал три года.

Дома Петька долго и мрачно пил воду, пил жадно и безвкусно, как пил однажды загнанный Орлик.

Потом успокоился. Какое ему дело до лешек и светок? У него поважней задача…

Никита пришел под вечер вместе с бабкой Аленой.

Никита был в телогрейке, с мешком за плечами, в кепке. Телогрейка доставала ему почти до колен, а сломанный козырек кепки приходилось то и дело поправлять, потому что он без конца нависал на глаза.

Лицо Никиты было невозмутимо-будничным, как перед прогулкой за грибами.

Петькина мать тоже заготовила сыну мешок, толково уложила туда хлеб, соль, десяток картофелин, десяток яиц, туесок со сметаной, ломоть сала, четыре огромные луковицы.

Женщины хотели уточнить кое-какие детали предстоящего путешествия, Петька увильнул:

— Нам надо, мамань, чуть свет стронуться, мы поспим малость…

Женщины остались во дворе, а Петька с Никитой забрались в сарай и долго шепотом обсуждали происшедшие события, веря и не веря, что все у них складывается так нормально.

Впрочем, долгое напряжение сказалось, и, не думая засыпать, они все-таки очень кстати поспали часа четыре.