Евгений Титаренко - Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей

То же самое решено было и по третьему пункту совещания.

Новые поиски могут потребовать от членов отряда новых больших усилий, а поэтому надо подготовить себя к любым трудностям, и отныне в отряде вводился обязательный, железный распорядок: только спорт и никаких поблажек собственным слабостям.

Бурные прения развернулись по самому первому пункту распорядка: во сколько часов надо производить отбой. Для здоровья, говорят, полезно ложиться рано, а потому в конце концов решили производить отбой не позже двенадцати часов ночи. Лишь в особых случаях — не позже половины первого.

Подъем — в шесть часов. С шести до семи — физзарядка. Потом завтрак — не досыта. Ныряние на реке по шестьдесят раз. Затем бег с препятствиями по тайге — на пять километров. Обеда — нет. Снова ныряние — по тридцать раз. Снова — бег. Борьба. Подтягивание на канате. В восемь часов ужин — не досыта. Вода — всегда в ограниченном количестве. С одиннадцати часов вечера до двенадцати — снова гимнастика. В двенадцать — отбой.

Распорядок вступал в действие с сегодняшнего дня, и потому, раздевшись до трусов, путешественники тут же, на чердаке, приступили к физзарядке. Поподтягивались на стропилах, повыжимали старый, надтреснутый чугунок.

Было немножко пыльно, но польза от физзарядки была явной. Друзья почувствовали в себе небывалую силу и, если бы не постановили они игнорировать противника, могли бы теперь померяться силами с кем угодно.

Возле Туры — никого, только солнце. Желтый песок обжигал пятки. И Тура была желтой, как песок.

Проверив долбленку, отправились вниз по берегу, к обрыву, откуда можно было нырять. Пока шли к Туре, заметили вдалеке Семку Нефедова с подзорной трубой. Сделали вывод, что противник сильно растерян, если привлекает в свои ряды таких никудышных парней, как Семка.

Прихватили с собой луки и по две стрелы, поэтому нападения не боялись.

У обрыва сделали еще одну физзарядку. Потом Петька нырнул первым. Хотелось поплавать. Но к реке они пришли не ради забав, и, выкарабкавшись на берег, Петька снова нырнул с большой задержкой дыхания. И до пятидесяти держался у самого дна, потом еще до двадцати колыхался на волнах с опущенной в воду головой.

Так они сделали по двадцать нырков. И плавать уже расхотелось — до того устали оба. Но это свидетельствовало лишь о том, что закалка была отряду совершенно необходима. Сдвинув брови и не говоря ни слова, чтобы не растрачивать дыхание на разговоры, сделали еще по десять нырков. В последний, тридцатый, раз Петька плюхнулся в воду животом, так что даже сквозь коричневый загар живот покраснел. А Никита на двадцать девятом нырке ушибся о воду головой. У Никиты это самое больное место — голова. Петька, пока силы не растрачены, входит в воду без всплеска, как стрела с острым наконечником, а Никита всегда таранит ее своим шаром — только брызги летят.

Обманчивая это штука — вода. Месяц прыгаешь в нее, половину лета прыгаешь — она принимает тебя, что та материна перина. А потом чуть-чуть не так повернешься, и она ударит тебя, будто доской, так, что кажется, все внутренности оторвутся.

После тридцати нырков сделали перерыв. Петька подставил красный живот солнцу, а Никита обложил свою голову мокрым песком.

Дыхание быстро восстановилось, и, чтобы напомнить себе о жесткости распорядка, Никита выцарапал на обеих своих руках острым березовым сучком: «Поиски, странствия, победы!»

Петьке, с животом, прогретым жгучими полуденными лучами, удобнее было писать на груди, и он выцарапал девиз отряда на коричневой груди.

А когда пришла в нормальное состояние круглая Никитина голова, продолжили ныряния. Сначала прыгали по очереди, как до перерыва, потом поныряли вместе — кто пробудет под водой дольше, но раз столкнулись у самой воды и решили, из предосторожности, парным нырянием больше не заниматься.

После шестидесятого нырка оба с трудом вскарабкались на обрыв, и, так как сил отползти от обрыва уже не было, минут пять они так и лежали друг против друга на краю обрыва, моргая покрасневшими от воды глазами и глубоко дыша через широко открытые рты.

Впрочем, настроение у обоих было при этом отличное: все пока шло по намеченной программе, и первое испытание они выдержали.

Да и вообще, великое это дело — закалка! Если после физзарядки они готовы были встретиться с любым из противников один на один, отдышавшись после ныряния, каждый из них почувствовал себя готовым на рукопашную с любыми двумя соперниками: нет, не с Мишкой и Владькой одновременно, но, к примеру, с Владькой и Семкой Нефедовым сразу.

Необходимо было выполнять следующий пункт дневной программы.

Примерно пять километров сильно пересеченной местности — это если бежать по берегу Туры до Курдюковки и обратно. На двух с половиной километрах в одном направлении нужно было пересечь шесть оврагов, дважды — заросли тальника, одно болото, три старицы — одну по колено в воде, две другие — вплавь.

Никита воткнул в землю на берегу ровную обструганную палочку, чтобы по солнечной тени определять примерные успехи каждодневного пробега.

Одежду спрятали в траве. Луки надели за спины, повязали на голые животы ремни и сунули за них стрелы.

Никита отметил исходное положение тени от своих солнечных часов, и быстрым-быстрым маршем тронулись в сторону Курдюковки.

Сначала шли, как уговаривались, быстрым маршем: вдох-выдох, вдох-выдох, а потом все быстрей, быстрей и побежали — не в полную силу, но почти.

Заметили невдалеке рядом с Семкой Нефедовым Мишку — сознательно не обратили внимания. Пускай противник шпионит. Бежали плечо в плечо, сосредоточенные, молчаливые. Первый овраг преодолели, скатившись кубарем на глинистое дно и быстро вскарабкавшись по противоположному склону, второй — узкий — преодолели в прыжке. Продираясь сквозь тальник, Петька сильно расцарапал плечо, но, не останавливаясь, пришлепнул рану листком подорожника и замазал сверху коричневой глиной.

Из болота выбрались до подбородков заляпанные тухлой жижей, даже головастики шныряли по телу, но, переплывая с луками в поднятых руках старицу, обмылись.

На обратном пути вынуждены были с бега перейти на шаг, но все же, когда возвратились к исходному рубежу, тень солнечных часов описала за время их отсутствия сравнительно небольшой угол. Никита разыскал в куче хвороста рогатулинку, равную углу отклонения тени, и спрятал ее в карман штанов: завтра надо бежать так, чтобы солнечный угол оказался меньше рогатулины.

Крепко запыхались оба, но, чувствуя наблюдение за собой, не легли, чтобы отдохнуть, а молча посидели у колышка часок. Молчание также диктовалось необходимостью: пусть противник теряется в догадках.