Борис Лапин - Серебряный остров

Цырену вспомнилось, как звал его дед там, в зимовье: только что стоял рядом возле, аршана — и-вдруг исчез в клубах нахлынувшего пара… Видно, сердце почуяло беду. И надо было бежать, хоть проститься успел бы.

— Пошли, Цырен!

Он послушно следовал за ними, но все оглядывался на желтый глинистый холмик. Друзья начали незаметно, вроде бы исподволь, а на самом деле неуклюже отвлекать его от грустных мыслей.

Рудик подвел высокого грузного человека:

— Познакомься, Цырен. Это Георгий Викторович Осьминин, Который нам первую часть «Записок» подарил. Он хорошо знал Константина Булуновича.

— И не только знал — дружили, переписывались. Без малого сорок лет. А тебя, Цырен, вот таким помню. На руках держал. Да, прочел я вторую часть «Записок» Федора Копытова. Это большое открытие, поздравляю вас, друзья! Но что особенно примечательно: Константин Булунович до вас и чисто теоретически определил местоположение партизанской базы. Так что вы с ним, можно сказать, параллельным путем шли.

— Так это ваше было письмо? «Этот отрезок берега наиболее вероятен, но там нет ни одной известной пещеры?»

— Да, да, конечно, — рассеянно ответил Осьминин, думая о своем. — Я от него из больницы письмо получил. Ну и помчался, да не успел. Удивительный человек! Образования, можно сказать, никакого, а ведь академик! Самоучка. Великое это слово: самоучка. Все мы должны быть самоучками и после институтов, аспирантур сами учиться. До последнего вздоха…

Они возвращались с кладбища, и эта короткая дорога, ставшая вдруг длинной, потому что каждый из присутствующих хотел сказать Цырену доброе слово, запомнилась, как делая шеренга людей. Знакомых и незнакомых, которых объединяла с Цыреном любовь к деду.

Дома тетка отвела Цырена в пустую комнатку за печкой и передала письмо. Последнее письмо деда, уже из больницы — сползающие кривые строчки, неровные буквы…

«Дорогой мой внучек Цырен!

Боюсь, больше не свидимся, не поговорим. Видно, пора и честь знать. Вот и спешу попрощаться и сказать тебе самое главное. Ты уж прости меня, старика, за всю правду. Очень я рад, что ты вырос непоседливым и любознательным, интересуешься нашим краем. Но не однобоко ли твое увлечение? Может, ты и найдешь когда-нибудь клад Чингисхана, дело это доброе, я тоже им интересовался в молодости. Однако постарайся понять: много интереснее и ценнее другое сокровище — память о людях, творивших историю на нашей земле. Этих людей мы не в праве забывать — мы их наследники, продолжатели их дела.

Извини, что запирал шкаф. Это не в моих правилах, да и нечего скрывать. Боялся только: доберешься до настоек ядовитых трав, попробуешь, а то и друзей угостишь. А теми настойками по капельке лечат.

Не забудь, о чем тебя просил. Я вернул людям два десятка забытых лекарственных трав, и в этом вся моя жизнь. Постарайся по мере сил, чтобы книга не осталась лежать в сундуке. Пусть работает.

Я всегда мечтал, чтобы ты стал наследником моего дела. Теперь вижу — тебя влечет иное… Что ж, иди своей дорогой, Цырен. Неважно, кем ты станешь: врачом, историком или рыбаком. Важно, чтобы стал хорошим человеком.

Низкий тебе поклон за все доброе, что сделал ты для меня. А если чем огорчил — прости старика.

Прощай, дорогой внучек.

Твой дед К. Б.»

* * *

Было решено: через десять дней Цырен уезжает к тетке. Один из этих дней друзья договорились провести в Горячих Ключах — Цырен хотел забрать документы и проститься со школой. По старой памяти поднялись в каменоломню. После долины партизан эти утесы, сотворенные человеческими руками, казались игрушечными.

— То ли каменоломня стала меньше, то ли мы подросли, — вздохнул Рудик. — Так это окончательно, Цырен?

— Окончательно и бесповоротно. Жаль, конечно, уезжать. Материально я выдюжил бы. За деда пенсия полагается, тетка помогла бы, леспромхоз…

— Звал же тебя Егорыч библиотекарем в школу.

— Не в этом дело. Ребята, школа, Байкал — вот что трудно от себя оторвать. Все ведь свое, родное. Но не могу здесь без деда. Все время кажется, зовет он меня то помочь обуться, то очки подать.

— Это пройдет, Цырен, — мягко возразила Валюха.

— К тому же там у меня братья. Пора и о них позаботиться, передать кое-что от деда.

— Вещи, что ли, какие? — не понял Санька.

— Какие у деда вещи! Черты характера. Как он их мне передал. Увлеченность. Заинтересованность. Кругозор. А вещи… Мы там кое-что отобрали… образцы трав… книги… — Он умолк, словно боялся произнести следующие слова: — Возьмете, нет… для музея?

Санька облапал его за плечи:

— А чего раньше-то молчал? Да я… да мы… это же будет украшение музея! Точно, Валюха?

— Точно. И еще… оставь свою фотографию.

— А что, серьезно, — поддержал Санька. — Если честно, кое-какие открытия мы все-таки сделали.

— Стоянка первобытных — раз, — по привычке начал загибать пальцы Рудик. — Таинственный зуб— два… Серебряный остров — три… Партизанская база…

— А Михаил? А записки Копытова?

— Ну, если так считать, то и поселок Встреча с Будущим мы открыли, — пошутил Цырен. — Кстати, о Михаиле… Не может быть, чтобы Копытов забыл про него. Наверняка кто-нибудь приезжал после похода на Иркутск, искал базу, пещеру. Только не нашел… Вот бы порасспрашивать стариков…

— Будет сделано, Цырен!

— Ты уедешь, а как же стена? — вспомнил Рудик. — Наглядная карта? Теперь ведь у нас еще БАМ!

— Ничего, управитесь без меня! Видите, как расширяется наша Робинзония! Или это мы растем?

— Скачок, — загадочно пояснила Валюха. — Ломаются и складываются характеры. Трудный возраст.

— Ты уж как Фаина Дмитриевна заговорила! — усмехнулся Рудик. — Не иначе, быть тебе учительницей…

— Угадал. А ты, Цырен, если не секрет?

— Разве-так важно, кем станем? Важно, какими станем. Пока думаю, историком. А может, и врачом.

— Нет, я уверена, из тебя выйдет настоящий историк. Чувствуется призвание..

— Ну уж и призвание! Это все от деда. А вообще здорово было бы найти сокровища Чингисхана. Только теперь-то я понимаю: на это надо не год — всю жизнь положить… А ты, Рудик?

— Буду капитаном. По традиции. А ты, Саня?

— Я? Я, — братцы, никем не буду. Я уже стал.

— То есть как это? Кем ты стал?

— Охотником. Хочу на охотоведа учиться. Чтобы не переводить зверье, а разводить. Отец «за».

— У тебя тоже призвание, — с тайной завистью отозвалась Валюха. — У вас у всех призвание. А я еще не решила. И учительницей стать хочу. И геологом. И даже летчиком. Женское легкомыслие, правда?

Минуту-другую помолчали, наблюдая, как по слепящей глади Байкала тянет пароход пунктирную. линию плотов-сигар. Потом Цырен сказал раздумчиво:

— Меня вот что в профессии историка привлекает… Ну, воскрешать прошлое, восстанавливать по отдельным фактам цельную картину. Помните, с чего все началось? С воспоминаний Фаины Дмитриевны о Серебряном острове. Так вот, потянув за эту ниточку, сколько мы историй распутали, сколько судеб раскрыли! Казалось бы, просто удивительно, как все взаимосвязано. А теперь мне кажется…