Яков Кальницкий - Новоземельские рассказы

— Трам-та-там-та-тара-тара-там-та...

Маленький Алешка прекрасно рисует. А какие он штучки вырезывает из кости! У них вся семья — художники! Отец так и называется: «Великий ненецкий художник Тыко Вылка»!

Саньке боязно брать в руки красивые вещицы, вырезанные Алешей. Они такие тонкие, хрупкие... А ну, как разобьешь?

— Тра-та-та! Тра-та-та!

Ребята строятся в две шеренги. Товарищ Яша, вожатый ненец [8] В царской России, где правительство сеяло вражду между нациями, ненцев издевательски называли самоедами. , командует:

— Внимание!

Как плохо стал видеть Санька! Разве то птица была на небе? То самолет, огромный самолет! Должно быть, тот самый, что в прошлом году прилетал к ним в Белушыо. Вот он опускается в залив, вот рулит по воде, — остановился, наконец, только мотор:

— Жжжжжжжж... Жужужужужу-жу...

На берег выходит красавец-летчик. Он большой и сильный. Весь в коже, даже штаны кожаные. Он здоровается с ребятами, Саньке, как старому знакомому, руку пожал.

— Кому, ребята, далеко домой? — спрашивает летчик.

— Мне далеко, я из самого дальнего становища, — отзывается Санька.

— Вот и хорошо, — говорит летчик. — Садись, подвезу!

Санька думал, что кабина большая-большая, а она вон какая, тесная даже. Эх, и заревел же мотор! Да Санька-то не из пугливых. Земля прыгнула из-под ног и пошла болтаться далеко внизу. И холодно же на высоте! Правильно в книге пишут: то было жарко-жарко, а тут сразу в дрожь кинуло. Вот холодно! А сколько воды, батюшки! — сколько воды в море! Только с этой высоты и видать: идут валы тяжелые, темны что тучи; идут, перекатываются, белой пеной украшаются, друг на дружку напирают, словно в драку лезут. Один вал подыматься стал, к самолету тянется, все выше и выше, все ближе и ближе. Летчик скорость дает, уйти хочет, а Санька смотрит — точка на гребне вала, и растет эта точка, руки к ним протягивает... Да то не точка, то отец!

— Спа-а-си-ите! — кричит отец, протягивая к нему, к Саньке, руки. — Поги-ба-а-ю в хо-лодном море... Спа-а-си, Санечка, сынок!

— Сюда, папаня! — кричит Санька. — Лезь сюда, папаня! Вот он я!

Но у отца закрыты глаза. Он не видит и не слышит. Протягивает руки и тянет свое:

— Спа-а-сите...

— Товарищ летчик! — кричит Санька. — Останови машину! Папаня мой в море бедствует! Папаня, родной мой, бедствует... Вон он! Останови машину!

Но летчик только отмахивается и гонит машину все скорей и скорей.

Санька мечется в кровати, бранится, молит, рыдает и смеется. Вдруг в бреду он завопил:

— Папаня! Папаня мой!

В ответ раздался протяжный стон. Он донесся с печи, где, закутанная в оленьи шкуры, лежала Марья:

— Са-а-а-нюша... Сань...

Мальчик не унимался. Он дико кричал, и каждый звук его голоса был напоен болью и страхом.

На печи началась возня. Сползла одна нога, другая. Обессиленная Марья упала на пол. Но сын кричит все громче и громче. Больная с трудом подбирает ноги и на четвереньках ползет к кровати сына.

Стиснув зубы и закрыв глаза, она цепляется за кровать и с трудом подымается. Так стоит она, раскачиваясь на нетвердых ногах, и кажется, что вот-вот она снова упадет. Справившись с собой, она наклоняется к сыну. По желтому костистому лицу ее струятся слезы и падают Саньке на лицо. Она бьет себя кулаком по голове, чтобы не потерять сознания.

— Са-ня... Са-неч-ка мой... Очнись, родненький! Ой, пропали наши сиротские головушки! Пропали мы, Санюша...

Не в силах стоять, она падает на колени и бьется головой о боковину кровати.

— Пап! Папаня! — кричит Санька. — Держись, крепче держись! Мамку кликну, вытянем тебя с мамкой! Товарищ летчик, — бормочет Санька дальше, — прошу я тебя, останови машину. То папаня мой родный... Останови, тебе говорю! Ай, чего это лед зажгли! Лед горит! Горит! Папаня!

Марья поползла к кадке, набрала в кружку воды и ползком вернулась к кровати сына. Пыталась напоить его, уронила кружку и пролила всю воду ему на голову, на грудь.

Холодная вода вернула Саньке сознание. Он вздрогнул, открыл мутные глаза, повел ими вокруг... Точно пелена сходила с глаз. Они все яснели, светлели. В них блеснули искорки сознания... И вдруг он увидел у кровати распростертое, безжизненное тело, — то была мать.

— Ма-ма! — закричал Санька. — Мамочка, я боюсь! — и опять потерял сознание.

Дробя льдины, вломился в губу ледокол. Он сам казался чудовищной ледяной горой, бросившей вызов всему ледяному царству. То был «Красин», обледеневший во время шторма.

Точно тюлени на льдине, торчали на капитанском мостике человеческие фигуры. У каждого в руках был бинокль или подзорная труба. Все они напряженно всматривались в глубь залива, точно искали чего-то на далеком берегу.

В это время на мостик взбежал вахтенный матрос:

— Товарищ капитан, просят в рубку!

Капитан спустился по трапу на палубу и прошел в радиорубку.

Лицо старшего радиста было сжато наушниками. Он одновременно принимал на телефон и отправлял депеши по радиотелеграфу. От напряжения лицо его подергивалось, он кусал губы, моргал, вздрагивал. Увидев, наконец, капитана, он передал ему наушники.

— Откуда? — коротко спросил капитан.

— Из Безымянной...

Капитан снял меховую шапку и одел наушники. Радист в это время выстукивал:

— У аппарата капитан „Красина“, капитан „Красина“! Говорите, экспедиция Матшара! Говорите!

— Прибыли в становище Безымянной губы. Женщина и мальчик больны цингой. У мальчика, кроме того, горячка, возможно — воспаление легких. Десять дней тому назад Ефим Бусыгин — охотник, отец мальчика — выступил на собаках к этапной избушке... С тех пор о нем нет известий. Был шторм. В заливе взломало лед... Возможно, что Бусыгина унесло в море. Просьба послать на поиски самолет.

— Скажите, — продиктовал капитан радисту, — а как женщина, ребенок, в каком они состоянии?

— Были без сознания, теперь привели их в чувство. Должны выжить. Разыщите им отца! Убиваются... Вся надежда на вас!

— Хорошо, — ответил капитан. — Самолет вышлем! Все? До свидания!

В машинном отделении раздался звонок телеграфа. Красная стрелка забегала по сигнальному диску и остановилась против слова „стоп“! Завыла авральная сирена [9] Авральная сирена — сигнал к общему сбору. .

Ледокол вздрогнул и остановился. На палубу сбегались все свободные от нарядов люди.

На капитанский мостик торопливо прошел вызванный туда летчик Закалов. Среднего роста, сероглазый, с приятным и решительным, несмотря на нежность молодости, лицом.