Борис Ицын - Подростки

В это время к депо подошел невысокий, толстый, краснолицый господин.

— Дяденька, — обратился к нему мальчик, — а где мне мастера Врублевского найти?

— А зачем он тебе? — спросил мужчина.

— Я, дяденька, на работу пришел.

— На работу? А что это? — показал тот на узелок.

— Это мамка мастеру гостинцев послала.

— Ну, давай! Не видишь, что ли, — я мастер и есть. Чей ты?

— Кошельников я, Валька.

— Акима сын?

— Его, дяденька.

— Ну идем! И запомни: я тебе не дяденька. Зови меня теперь: господин мастер. Понятно? — он двумя согнутыми пальцами ухватил Валентина за нос и так сжал, что у того слезы покатились градом. Мастер довольно захохотал.

— Шагай за мной, и еще раз говорю, запомни — меня зовут: господин мастер.

Они вошли в депо. Снова грохот оглушил мальчика. Он с трудом поспевал за мастером и почти бежал, боясь потерять того из виду. Было тревожно и жутко. С каждой минутой росло желание повернуться, убежать и никогда не приходить сюда.

Но понемногу глаза привыкли к полутьме, и Валя стал различать, что делается вокруг. Вначале он увидел высокие окна, сквозь которые пробивался мутный свет. Вот вырисовались силуэты трех длиннотрубных пузатых паровозов. Возле них работали люди. Дальше вдоль стен стояли верстаки с тисками.

Стал Валя различать и отдельные звуки. Вот бухает тяжелая кувалда, стучат молотки по металлу, шипит паровоз, и звонко настукивает по зубилу стоящий у тисков рабочий, мимо которого они проходят.

Мастер подошел к одному из рабочих и слегка тронул за плечо. Тот оглянулся. При виде мастера лицо его приняло угодливое выражение. Он заулыбался, закивал своей козлиной бородкой, хитрые глазки заблестели.

«Ну и рожа, — подумал Валя, — видать сразу: подлиза и мастера трусит».

Врублевский что-то сказал рабочему, тот заулыбался еще угодливее и закивал головой. Мастер нагнулся и крикнул: «У него учиться будешь!» Потом, неизвестно за что, шлепнул Вальку по затылку и пошел.

Мальчик посмотрел на своего «учителя». Едва Врублевский отошел, тот изменился до неузнаваемости. Маленькие глазки стали злыми, морщинистое лицо — надменным, брови нахмурились.

Даже не верилось, что всего минуту тому назад это самое лицо было таким добреньким, угодливым. Рабочий нагнулся к самому лицу мальчика и, обдав его запахом винного перегара, крикнул:

— Сбегай! — он выразительно щелкнул себя по воротнику. — Живо! — и, повернув, слегка толкнул в спину.

Валя побежал. Он бежал мимо темных громад паровозов, мимо суетившихся около них людей. Выскочив за ворога, он на мгновение зажмурился от яркого света, ударившего в глаза, и полной грудью вдохнул свежий воздух осеннего утра.

Как здесь хорошо! А там! Неужели в этом чаду и грохоте теперь быть ему с утра до вечера? Может быть, не возвращаться? Убежать домой или к ребятам в училище? Но, вспомнив больного отца, он только вздохнул. Нет, нужно работать.

Валя не торопился и вернулся в депо только к обеду. Грохот стоял все такой же. Но мрак немного отступил. Лучи поднявшегося высоко солнца все-таки пробили эту гущу пара и копоти. То здесь, то там на полу, на верстаке, на черном боку паровоза вспыхивали светлые четырехугольники.

Низкий протяжный гудок проплыл под крышей депо, и когда он смолк, Валю поразило, как неожиданно стали четкими и громкими человеческие голоса.

Рабочие присаживались на верстаки, на скаты колес, на старые паровозные части, развязывали узелки со скудным обедом. Обычно у всех это был круто посоленный кусок черного хлеба. Кое-кто похрустывал луковицей, некоторые — соленым огурцом. Человека три, как успел разглядеть Валя, достали из кармана сотки с молоком. Большинство же черпало сырую мутную воду из стоявшего на верстаке ведра.

Валя почувствовал, что голоден. Мастер вырвал у него узелок, в котором были и те два куска хлеба, что мать положила на обед. Мальчик проглотил голодную слюну и потуже затянул ремень.

Валин «учитель» приготовился покушать с удовольствием. Он уселся на верстак, расправил ладонью усы. Ловко ударив ладонью под дно косушки, вышиб пробку и опрокинул горлышко в рот. Валя видел, как на вытянутой жилистой шее шевелился большой волосатый кадык.

— Эй, дядя Антон!

Рабочий оторвался от косушки. Мальчик оглянулся. Перед ним стоял высокий, широкоплечий молодой парень. Под темными пушистыми усами блестели крупные зубы. Карие глаза пристально и чуть-чуть сурово смотрели то на рабочего, то на Валю.

— Новичка обмываешь?

— Ага, — пробурчал Антон, снова опрокидывая косушку.

— Брось, дядя!

Подошедший взял из рук пьяницы косушку, в которой было еще немного вина и выплеснул его. — Вот так-то! И запомни, если еще раз пошлешь мальчишку за водкой, — пеняй на себя. А ты не вздумай больше бежать.

— А твое какое тут дело? — вскипел Антон. — Подумаешь, указчик нашелся. Мой ученик, мои и деньги, а ты не суйся.

— Ну, это ты брось! — спокойно произнес парень. — Деньги-то твои? — спросил он Валентина.

— Мои, тятька дал.

— Видал, дядя? — все так же спокойно проговорил парень, — и нечего тебе на учениках выезжать.

— Ну, а ты чего встрял? — Антон соскочил с верстака.

Вокруг них стал собираться народ. Рабочие окружили спорящих. Кое-кто вставлял реплики, кое-кто посмеивался. Для одних такая стычка была развлечением, другие видели в этом борьбу с безобразным пережитком заводского быта. Таких, правда, было меньшинство. Однако все чаще и чаще за последнее время стали раздаваться в депо голоса протеста против обычая «обмывать» новичков, издеваться над ними, против грубости мастеров.

Антон, слегка захмелев, рассвирепел. Он наскакивал на парня чуть не с кулаками, однако тот оставался спокойным, и это бесило Антона.

— Ты что, начальник? Ты что, указчик? — кричал он. — Ученика обучать запрещаешь?!

Парень улыбнулся.

— Так обучать, — запрещаю.

— Ну и учи сам…

— И научу не хуже тебя!

— Не тебе мастер препоручил, а мне.

— Вы с мастером одна шайка.

— Что! Ты мастера ругать, ты против начальства? Бунтовать? Смотри, скажу…

Из толпы вышел пожилой рабочий и вплотную подошел к Антону.

— Ну, это ты заврался, — спокойно, но как-то по-особому грозно проговорил он. — Донесешь — сам знаешь.

Антон перетрусил.

— Да чего вы, язви вас, пристали к человеку, — закричал он фальцетом. — Ну, скажи ты, пристали и пристали, чисто банные листы, — и, потоптавшись на месте, он повернулся к верстаку.

— Вот что, жук, — ласково сказал парень мальчику, — ты ему не поддавайся, а вздумает бить — приходи ко мне.

Снова раздался гудок, и рабочие разошлись. Загрохали кувалды, застучали молотки, зазвенели ключи.

Вечером Валя пришел домой разбитый. В ушах звенело, стучало, визжало, точно он принес с собой все депо. Болели руки и ноги, хотя особой работы он не делал, но Антон немало гонял его, приказывая принести то одно, то другое.