Валерий Квилория - 13-й карась

После школы Лера заболел. Анисья Николаевна измерила ему температуру, покачала головой и дала таблетку аспирина. Жар на время спал, но вечером ему стало ещё хуже. Увидев, что ртутный столбик подбирается к 39 градусам, бабушка за голову схватилась.

– Ах, Боже ты мой! – сказала она и вызвала «скорую».

Фельдшер долго и тщательно осматривал Леру. Заставил открыть рот, пощупал пульс, помял живот, послушал лёгкие и сердце.

– Странно, никаких симптомов, – заключил он и открыл свой фельдшерский чемоданчик. – Возможно, у него какая-нибудь скрытая инфекция. Я сейчас жаропонижающий укол сделаю, а завтра обязательно сдайте анализы.

Но и анализы ничего не показали. А температура у Леры по-прежнему держалась высокая. Казалось, что его положили в печь и жарят на медленном огне. Временами ему даже нравилось представлять себя горячим пирожком, если бы не по трескавшиеся сухие губы да беспрерывно набегающие слёзы, которые, словно кипяток, выжигали уголки глаз.

– Надо его срочно в Минск везти, – заявил участковый врач и выписал направление в Детскую республиканскую больницу.

Но единственная машина «скорой помощи» третий день стояла в гараже. А водитель её – Толя, с черепно-мозговой травмой лежал в хирургическом отделении. Голову он разбил совершенно просто, стал на брошенную кем-то кожуру от банана, поскользнулся и ляпнулся затылком об асфальт.

Лера, между тем, не то, что ходить, даже сидеть не мог. Поэтому никакая другая машина, кроме «скорой помощи» ему не подходила.

– Я сам «скорую» поведу, – решил дядя Ваня Безручко. – Не то помрёт мальчонка.

Сопровождать его вызвался санитар Коля Могильник.

Рано утречком, загрузив полубессознательного подростка с плачущей бабушкой, они тронулись в путь.

Дорога летела стремительно. Лера угадывал это по проносящимся в окне вершинам деревьев. Шуршащие шины и мерное покачивание то погружали его в дрёму, то вновь пробуждали. Но вдруг монотонно работавший мотор поперх нулся, заглох, чихнул, снова заработал и смолк окончательно. Машина по инерции проехала ещё немного и стала на обочине.

– В чём дело? – встревожился Могильник.

– Бензин кончился, – мрачно сообщил Безручко.

– Как кончился?! – подпрыгнул, словно ужаленный, санитар. – Мы же с тобой вчера полный бак залили.

– Значит, ворьё слило за ночь! – констатировал милиционер. – Вон, стрелка на нуле. А я в спешке проверить забыл.

– Что делать будем?

Не сговариваясь, они обернулись к Анисье Николаевне. К их удивлению, глаза бабушки были абсолютно сухими, а лицо полно решимости.

– Николай, – приказала она, – беги через поле вон к тому лесу. За ним сразу моя родная деревня. Проси подводу, скажи для Анисьи Стопочкиной, внук у неё помирает.

– Зачем его в деревню? – удивился санитар. – Там, наверное, и ветеринара нет, не то, что врача.

– Там бабка Кобзева живёт, – тихо сообщила Анисья Николаевна. – Слыхал о такой? Знахарка. Она и меня лечила, когда я ещё под стол пешком бегала.

– Сколько же ей лет?

– Вот не знаю. Но я ещё девчонкой босоногой была, а она уж бабкой звалась.

Могильник направился просёлочной дорогой к деревне, а бабушка достала термос с ледяной водой.

– Иван, – сказала она, укладывая на Лерин лоб охлаждённый компресс, – выйди на дорогу, может, бензина кто даст.

– Бесполезно, – расстроенно отозвался дядя Ваня.

– Мы же напрямую поехали через бывший военный полигон. Тут если раз в день трактор проедет – и то событие.

Не прошло и получаса, как Коля Могильник вернулся обратно. За ним, помахивая хвостом, ходко тянула телегу пегая лошадка.

– Вот, встретил, – пояснил, запыхавшись, санитар, – вас знает.

– Доброго здоровьячка, Анисья Николаевна! – поднял кепку, правивший лошадкой мужичок.

Увидев его, бабушка заплакала.

– Ой, Петя! – всплеснула она руками. – Тебя сам Бог послал.

Петя оказался мужиком расторопным. Под его командой участковый с санитаром вмиг переставили носилки с Лерой на телегу.

– Ты, Анисья Николаевна, впереди садись, к внуку в голову, – распорядился он, – а я сбоку пойду.

С другой стороны телеги, держась за оглоблю, пошёл Коля Могильник. Дядю Ваню Безручко оставили охранять «скорую».

– Не заночуешь, – пообещал ему на прощание Петя. – В деревне телефон имеется. К вечеру подмогу жди.

Свою пегую лошадку Петя не подгонял, и она ступала неторопливо, словно зная, что везёт тяжелобольного. Лера был в забытьи. Но вот бабушка сменила компресс, и он открыл глаза. Мокрое полотенце так приятно холодило лоб, что Лера улыбнулся. Высоко над ним в лучах солнца сияло голубое небо. И где-то там среди этого необъятного простора заливался весенней песней невидимый глазу жаворонок. Лера попытался отыскать трепещущую в небе птичку. Но набежавшие горячие слёзы вмиг размыли мир над ним. А когда схлынули, и всё вокруг снова стало сухим и жарким, он увидел, как с немыслимой высоты спускается к нему ангел. Мгновение – и он уж завис над ним, сложив за спиной два белоснежных крыла. Лицо ангела показалось Лере знакомым. Где-то он видел этот курносый в конопушках нос и рыжие вихры волос. Ангел тем временем улыбнулся приветливо и вдруг показал розовый язык.

– Лерка-холерка, – сказал он ласково.

– Ты кто? – испугался Лера и тотчас его узнал.

Это был Лёнька, утонувший в третьем классе, когда они играли в хоккей на Панском пруду. Полез за шайбой к полынье, провалился и мгновенно ушёл под воду, точно его крокодил утащил. Не кричал и даже за лёд не цеплялся.

– Какой крокодил? – рассмеялся ангел Лёнька. – Они у нас не водятся. А из зоопарка зимой ни одно пресмыкающееся не побежит.

Лера вспомнил, как они рыбачили с Шуркой на Панском пруду, как Речка свалился в воду, как, испугавшись, кричал он про крокодила, и удивился.

– Откуда ты знаешь?

– Мне оттуда всё видно, – показал Лёнька на небо.

– Всё-всё?

– Абсолютно. Я и про Крым знаю, и про привидения, и про чёртов колодец, и про высоту под крестом, и про то, как вы Шурке зуб рвали.

– А что ты там делаешь?

– Жду.

– Чего ждёшь?

– Нового переселения.

– Души, что ли?

– Ага.

– Так это же сказки.

– Ничего не сказки, – обиделся Лёнька. – Мы рождаемся, чтобы научиться чему-нибудь новому: любить, писать стихи, спасать людей, изобретать, делать мебель, строить дома, собирать машины. В общем, творить добро.

– И зачем это? – перебил Лера.

– Когда ты научишься всему и станешь совсем хорошим, то попадёшь в рай.

– А если совсем плохим?

– Тогда в ад, и будут тебя черти до поросячьего визга на сковороде жарить.

– Ну, а если ни то, ни сё? Вон у нас пьяницы во дворе, вроде и не совсем плохие, а ничего хорошего не делают, только с утра до вечера на бутылку деньги сшибают.