Георгий Свиридов - Вовка - сын командира, или необыкновенные приключения в тылу врага

Вдруг со стороны ручья раздался свист. Вовка и Санька, как по команде, повернули головы. Густая трава на берегу ручья закачалась, потом из нее показалась сначала голая спина, а затем вихрастая голова мальчишки.

— Ушли? — спросил он деловито, кивая в сторону леса.

— Ну, ушли, — не очень дружелюбно ответил Вовка.

— Я все слышал, — сказал мальчишка, подходя ближе. — Вы теперь без оружия? Это взаправду вы вчера были в танке? Здорово вы его жахнули.

— А тебе что? — хмуро произнес Санька, оглядывая его.

Мальчишка был ростом чуть выше его.

— Я сам видел, как ты, — он ткнул пальцем Вовку, — вылез из танка, а потом танк ка–а–ак гукнет! А потом немцев понаехало! Крутились вокруг, нюхали и обратно укатили.

— Ну и что? — уже заинтересованно спросили ребята.

— А ничего, я после на разорванный танк залазил.

— Эх ты, герой! — насмешливо сказал Вовка и отвернулся.

Но мальчишка не обратил на его тон никакого внимания. Он подсел сбоку и быстро заговорил:

— Я тоже убежал из дома. Хочу на войну. Мой дружок Юрка Машков рассказывал о партизанах. У него дед лесник, и он все о них знает. Наши мужики тоже партизанят. Командир у них во какой смелый! Они немецкие машины на дорогах взрывают, фашистов убивают. Юркин дед сам видел на убитом немце записку: «Смерть фашистам!» Они страсть какие все храбрые, эти партизаны. И штаб у них где–то тут в лесу. Только я не знаю где. За теми двумя дядьками я шел, думал, партизаны, а они, оказывается, вон какие. Видел я, как они у вас все отобрали.

Вовка и Санька с интересом слушали мальчишку. «Не тот ли это отряд?» — подумал Вовка, вспоминая о разговоре мужиков в темном сарае, о словах Илларионыча.

— Я тебя сразу узнал по рыжей голове, — продолжал мальчишка. — Мне как раз такие товарищи нужны.

Санька хмыкнул:

— Еще неизвестно, кто кому нужен.

— Да вы не думайте, — доверительно продолжал мальчишка. — У меня знаете что? У меня два немецких автомата есть!

Вовка и Санька оживились.

— А ты не врешь? — спросил Вовка на всякий случай.

— Они у меня тут, в лесу, закопаны. И патроны есть.

Вдруг из лесу, со стороны села, неожиданно раздался тонкий женский голос:

— Ми–ха–ась! Ми–ха–ась!

Мальчишка вздрогнул и лег в траву.

— Ложись! Ложись скорее! — тревожно заговорил он.

Ничего не понимая, ребята удивленно уставились на мальчишку. Потом Вовка строго спросил:

— Это ты, Михась?

— Тсс! — зашептал мальчишка. — Конечно, я, а то кто же?

— Мать, что ли, зовет?

— Кабы мать! А то сестра. Вредная! Домой зовет.

— Так ты же сказал, что убежал из дому?

— Ну да, убежал.

— Без рубашки? — спросил Санька.

— Во дурень! — огрызнулся Михась. — У меня куртка, а в ней два хлеба припрятаны. Верка думала, что я купаться пошел. Пусть теперь ищет!

— Миха–а–ась! — донесся уже ближе женский голос. — Ми–ха–а-ась!

— Прячьтесь, — шептал Михась. — Она сюда идет!

— Нечего нам прятаться, — сказал Вовка и встал. — Мы навсегда уходим. На войну. Слушай мою команду. За мной!

Вовка, следом Санька и Михась, пригибаясь, побежали к ручью, перепрыгнули через него и скрылись в зарослях леса.

Михась оказался хозяйственным парнем. Кроме двух буханок хлеба, в его тайнике лежали кусок сала, спичечный коробок с солью, две конфеты и десять кусочков пиленого сахару. С щедростью хлебосольного хозяина он выложил свои запасы на куртку, разостланную на траве.

— Во сколько! Ешьте!

Вовка, как старший, вынул складной ножик, отрезал каждому по ломтю хлеба, по полоске сала и дал по куску сахару.

— Обжираться не будем. Еду надо экономить.

— Есть, товарищ командир, экономить, — ответил Санька серьезным тоном.

Михась поморгал длинными выгоревшими ресницами, придвинулся к Саньке.

— Он что, взавправду командир?

— Самый настоящий, и зовут его товарищ Восыком, — шепнул Санька.

— Восыком? Это имя такое?

— Не, полностью будет «Вовка, сын командира». У него отец большой командир, и Вовка у него научился командирским законам.

— Понятно, — Михась закивал. — А с виду совсем обыкновенный, даже рыжий.

— Заткнись! — обрезал его Санька, показывая кулак. — Он для тебя командир, а не рыжий. Запомнил?

— Запомнил, — упавшим голосом ответил Михась. Драться с такими ребятами он не думал. Их двое, и, значит, всегда верх они возьмут. Во–вторых, заберут оружие и прогонят. А уходить от них Михась не хотел, в компании веселее.

Поев, ребята улеглись на траву. Настроение у всех улучшилось. Санька, лежа на спине, сквозь ветви сосны, словно через прорезь прицела, следил за движущимися облаками.

Вовка носовым платком протирал немецкий автомат и кусочком сала смазывал металлические части. Ребята слушали рассказ Михася.

— Три дня назад немцы приказали всем пацанам явиться в комендатуру. Все испугались и попрятались. Тогда немцы ночью облаву устроили. Я спал, как нарочно, в хате, не захотел в подпол лезть. Там духотища. Вдруг немцы! Ворвались в хату. Верка со страху руки подняла, мамка заплакала. Я за трубу хотел спрятаться, но меня немец заметил. Схватил за ногу, стащил на пол и поволок на улицу. Я заорал, стал брыкаться, мать просить начала, говорит, что больной я. Но он не слушал. Верка, бледная, кинула мне телогрейку.

На улице темно. Кто–то кричит, плачет. Соседских ребят всех выгнали. Тут и дружок мой, Юрка Машков, он в пятом «Б» учился. «Зачем мы им нужны?» — спрашиваю его. А Юрка сквозь слезы шепчет: «Не знаю…»

Я без обувки был, палец ушиб до крови. Пригнали нас на школьный двор. А там уже пацанов полным–полно. Говорят, что в какой–то немецкий лагерь отправлять будут.

Подумал я, подумал: ехать в ихний немецкий лагерь ни к чему. И решил бежать.

Стал приглядываться. Через забор нельзя — не подпускают. Солдаты кругом стоят. Протолкался я к школе. А туда тоже не пускают, двери закрыты. Вспомнил, что в одном месте дырка есть в фундаменте, мы как–то из отдушины несколько кирпичей вытащили. Посмотрел я на ту дырку, примерился: вроде бы пролезть можно.

Светать стало. Подъехали к школе три грузовика. Немцы стали ребят в них вталкивать. Что тут началось! Мальчишки упираются, плачут. Немцы ругаются, дерутся. А я увернулся и задом, задом к стене.

Тут Юрка меня и нашел. Плачет. Тогда нагнул я его к дырке и шепчу: «Лезь!» А сам встал и спиной загородил его. Юрка залез и меня за ногу дергает: «Давай и ты».

Скинул я телогрейку и тоже полез. Забрались мы в дальний угол, прижались друг к дружке, дрожим. «Надо, — думаю, — заложить бы дырку кирпичами. Под полом их сколько хочешь валяется. Но боязно к ней подползать». Страшный крик с улицы доносится. Какой–то пацан громче всех кричит: «Мамочка, не отдавай меня!» Мы с Юркой тоже чуть не плачем.