Кэтрин Валенте - Девочка, которая воспарила над Волшебной Страной и раздвоила Луну

– А я – Пентаметр, – сказал юноша из сонетов. – Мы с ними.

Валентинка и Пентаметр одновременно показали большими пальцами себе за спину, на броский плакат, прибитый к шесту, поддерживающему платформы с трапециями. Ярко алые буквы на плакате гласили: АЭРОПОЧТА: КРЫЛАТЫЕ СЛОВА И ПОЛЕТ ФАНТАЗИИ. На перекладинах А и Т трепетали маленькие золотые крылышки.

Валентинка прижала руку Сентябрь к сердцу, на котором значилось: « Мой драгоценный Роберт, отныне я твоя навеки».

– Нам кажется, что мы знакомы, потому что Суббота говорил о вас постоянно, прерываясь только на сон, еду и дыхание, а иногда даже и об этом забывал.

Пентаметр ухмыльнулся. Его верхняя губа состояла из шелковистых чернильных слов: «С твоей любовью, с памятью о ней». Строчка курсивом, образующая его нижнюю губу, изгибалась в улыбке, заканчивая двустишие: «Я счастлив и богаче королей».

– Акробаты дразнят его «Суббота-Когда-Сентябрь-Вернется», – сказал он со смешком, приятным и колючим одновременно.

Марид уставился себе под ноги, словно собирался прожечь дыру в земле и тут же провалиться в нее. Бедный Суббота! Разве не для того существуют друзья, чтобы выбалтывать чужие секреты?

Сентябрь коротко рассмеялась. Она старалась сделать смешок легким и счастливым, будто все трудности уже позади, а боль, вызванная отсутствием кого-то рядом, если хорошенько подумать, была просто нелепостью. Но получилось не совсем так, как она планировала; в ее смехе была какая-то тяжесть, как лед на дне стакана. Ей все еще не хватало Субботы, хотя он и стоял прямо перед ней. Тоска по нему стала ее частью, будто твердая темная кость внутри, и требовалось гораздо больше, чем пара слов, чтобы избавиться от нее. За все время их знакомства она гораздо больше времени провела, скучая по Субботе, чем видясь с ним.

Валентинка все не унималась:

– А он никогда не упоминал, что ты Преступник. Как здорово!

Сентябрь начала возражать и даже сняла кепку. Ее темные волосы тут же рассыпались по плечам, и оказалось, что приятно иногда сбросить с себя хотя бы часть этого черного шелка.

– О, не беспокойся, – сказал Пентаметр ласковым хриплым голосом. – Мы же цирк. Мы привычны к всякого рода мошенникам, шарлатанам, хулиганам и пройдохам! Это наши любимые персонажи.

В центре арены, как будто бы номер уже начался, четыре лунофанта, не покладая хоботов, накрывали банкетные столы. Теперь, когда Сентябрь стояла на твердой поверхности, а не висела вверх ногами, уцепившись за спину Таксикраба, она смогла гораздо лучше их разглядеть и немало подивиться этим созданиям. Высокие, широкие и могучие, как обычные слоны, если только девочка из Омахи может счесть слона обычным, эти к тому же отливали серебром, белизной и сумеречной синевой. Их туловища состояли из дорогих канцелярских принадлежностей: офисных бланков и особой писчей бумаги, которую используют, когда хотят произвести на кого-то особое впечатление. Хоботы представляли собой канаты из скрученных черновиков, исписанных перечеркнутыми уравнениями, обрывками стихов, телефонными номерами и каракулями, которыми люди расписывают ручку. Хоботами лунофанты орудовали ловче, чем Сентябрь собственными руками. Из их глаз-чернильниц на арену то и дело капали темно-синие слезы. Лунофанты парили в воздухе без видимых усилий, проворные как воробьи, так что, если посмотреть вверх, были видны их подошвы, и каждая была украшена миниатюрной моделью Луны, показывающей все кратеры и горы с исключительной точностью.

Закончив расставлять мебель, лунофанты дружно затрубили. В пространстве между ними забил фонтан из конвертов, и на каждом была особая и неповторимая толстая сургучная печать. Конверты поплыли в воздухе и идеально точно прилунились, по одному у каждого накрытого места – для Сентябрь, Субботы, От-А-до-Л, Валентинки и Пентаметра. Суббота и оба акробата немедленно расселись и вскрыли свою почту. Из конвертов немедля появились горячие ароматные блюда – как в ресторане тарелки возникают из-под серебряных крышек. Сентябрь взглянула на свою тарелку. Конверт глядел на нее оранжевой печатью с небольшим гаечным ключом, оттиснутым в центре кружочка из воска. Она просунула палец под печать, та сломалась со смачным хрустом крекера, и на тарелке появился сочный пирог. Его хрустящая корочка состояла из беспорядочных записей, зачеркнутых, написанных поверх, снова перечеркнутых, переписанных в третий раз, будто поэт, как ни старался, все не мог найти нужной фразы. Не вычеркнутой осталась только строчка «Узри, о Беатрис, безгрешными очами, того, кто преданнее всех…» . Желудок Сентябрь ясно дал понять, что не собирается отказываться от еды только потому, что кто-то выполнил на ней домашнее задание. Она воткнула вилку в центр буквы О. Наружу выплеснулись черные, синие и фиолетовые чернила вперемешку с перьями для письма, литерами пишущей машинки и блоками наборного текста от какого-то древнего печатного станка.

– Я же все зубы обломаю! – воскликнула она.

Суббота уже впился в свой пирог. От-А-до-Л пожал плечами и откусил верхнюю корочку от своего, с наслаждением прихлебывая начинку.

– Ну хоть попробуй, – уговаривал Суббота, слизывая чернильный соус с синей губы.

Сентябрь это не очень убедило – она видела, как марид питается камнями и землей. Тем не менее она отправила в рот вилку, полную литер и клавиш, вместе c восклицательным знаком и готической буквой H.

Попав ей на зуб, все это лопнуло, как лопается спелый виноград или вишни, сладкие, вкусные, влажные, сочные; корочка была маслянистой и гладкой, как пастуший пирог с ягнятиной, как шоколад, как мускатные яблоки. Сентябрь непроизвольно застонала от удовольствия. Как же она проголодалась! Арустук-то накормили обедом, а сама она с утра ничего не ела, кроме твердой ириски… неужели всего лишь этим утром она отправилась в поля, чтобы починить старый забор? Она нащупала в кармане бутылочку с апельсиновой шипучкой Балласта Донизу и потянулась за ней. К любой еде, считала Сентябрь, нет ничего лучше апельсиновой шипучки. Но Суббота уже откупорил верх короткого и широкого тубуса от плаката и щедро плеснул из него в кубок из газетной бумаги выдержанных коричневых чернил. На этот раз Сентябрь не колебалась и выпила залпом. Вкус грецких орехов, сливок, корицы и – не может быть! Да, это был вкус лунофруктов. Тех самых светящихся плодов, что веркарибу выращивали в Стеклянном Лесу, только перебродивших в густой сироп. Сквозь все это множество оттенков тонкой нитью пробивался вкус бренди, который ее родители хранили для особого случая. Вот что имела в виду Синий Ветер, когда восторгалась коктейлями на луне. Несмотря на вкус бренди, Сентябрь не почувствовала головокружения, зато ощутила себя сильной, бодрой и крепкой.