Вадим Собко - Скала Дельфин

Александр Михайлович и Коротков еще несколько минут поговорили о завтрашнем дне, сложили шахматы и вышли на улицу. Короткову хотелось погулять и заодно провести Александра Михайловича домой.

Они медленно шли затихающими улицам города. На набережной уже не было толпы. Опустевшая, она казалась незнакомой. Коротков и Александр Михайлович на несколько минут сели на скамью в самом конце набережной.

Монотонно плескалось внизу море. Оно простиралось куда–то в темноту, черное и таинственное. Зеленые лучики от звезд покрывали узором его поверхность. Ночь была тихая, и только звезды, яркие и большие, выделялись на темном фоне бархатисто–синего неба.

Вдруг огромная звезда перечеркнула небо поперек, оставив на собой длинный бледный след. Это напоминало замечательный фейерверк, но было во много раз красивее.

Один из осенних звездопадов, что иногда случаются на юге нашей страны, проносился перед глазами Короткова. Метеоры неслись две–три минуты; за это время их сгорело несколько сотен. Затем звездопад прекратился, и большие, привычные звезды в знакомых созвездиях снова появились на потемневшем небе.

Через несколько минут Коротков попрощался с Александром Михайловичем и не спеша пошел домой. Приближалась полночь.

Неожиданный шум за забором одного из домов привлек внимание Короткова. Шептали звонкие детские голоса, иногда сбиваясь на громкую увлеченную беседу.

В конце Борис Петрович услышал:

— Да смотри же, Нина, точно без четверти девять! — после этого стукнула калитка и две маленькие фигурки быстро побежали по улице.

«Эти котята что–то затевают на завтра, — подумал Коротков. — Обязательно надо прибыть точно в девять».

Спустя полчаса после того как Глоба ушел, старому профессору прислали скрипку. Ее принес невысокий молчаливый человек, который в тот день вернулся из Москвы. Он не мог принести скрипку утром, извинился, попрощался и вышел.

Профессор привычной рукой натянул струны и провел смычком, быстро перебегая с одной струны на другую. Скрипка завибрировала, словно прикосновение смычка электрическим током пронзило ее блестяще полированное деревянное тело.

Профессор положил ее в футляр, закрыл крышку и пожалел, что сейчас здесь нет Васи.

Старику вдруг захотелось пройтись по тихим и безлюдным улицам города. Роса уже упала, ночь потеплела, и он мог без боязни идти гулять. У него теплилась надежда увидеть Васю, сказать ему радостную новость, пригласить к себе и подарить скрипку. Профессор старался не признаваться себе, что именно двигало им, когда он медленно, опираясь на тяжелую суковатую палку, вышел из калитки и, не торопясь, пошел по улице к набережной.

Шел медленным шагом, постепенно переступая непослушными ногами. Дома улицы расступались перед ним и снова сходились далеко позади.

Постукивая палкой, он шел к набережной, и каждый квартал вроде бы был значительно короче, чем обычно.

Профессор уже устал, но все же не терял надежды увидеть Васю, и всегда, когда он вспоминал своего ученика, на его губах появлялась улыбка.

На набережной старика встретили уважительные взгляды и шепотом произносили его имя, когда он проходил.

В городском саду играла музыка. Несколько минут старик слушал бурные и огненные мелодии из «Кармен».

Он прошел по набережной, и хорошее настроение не оставляло его. Правда, надежда увидеть Васю исчезла: уже было поздно — вряд ли мальчик мог ходить в такое время по улицам.

Профессор прошел набережную до конца, повернулся и пошел назад.

Музыка в саду затихла, и звонка южная тишина повисла над засыпающим городом. Она не нарушалась тихим металлическим плеском волн, а наоборот — от этого приятного монотонного шума становилась еще более торжественной.

Профессор пришел в кафе «Спартак» и вдруг остановился. Он стоял, прислушиваясь, забыв обо всем на свете, кроме звуков музыки, широкой волной льющихся из–за зеленой стены из листьев дикого винограда.

В кафе прекрасный мастер на плохонькой скрипке играл удивительные вещи. Музыкант легко и беззаботно брал по несколько тактов то с одного, то с другого произведения мировых композиторов и составлял все это в дерзкое собственное произведение.

Минуту профессор стоял, слушая, и улыбка сошла с его уст. Подошел к ярко освещенному входу в кафе «Спартак» и заглянул внутрь.

Земля уходила из–под ног, и он схватился за грудь. Затем быстро отошел от двери кафе, обессилено добрел до одной из скамеек на набережной и, тяжело дыша, сел.

Вася, увлеченный Вася, среди столиков кафе, залитых пивом и загрязненных пищей, как это представлялось профессору, играл на плохонькой скрипке. Он стоял перед глазами профессора; забыть это было невозможно.

Вася закончил играть. В кафе прогремели аплодисменты. Профессор болезненно поморщился.

Может, Вася снова начнет играть? Несколько минут профессор не вставал со скамейки, но музыка не повторялась. Профессор почувствовал усталость и медленно поднялся.

Теперь кварталы тянулись невероятно долго, темные и пустынные. Профессор даже удивился, что прошел очень мало.

Профессор несколько раз отдыхал, пока дошел домой. Дойдя, пересек сад, где удушливо сладко пахли последние цветы маттиолы, поднялся на веранду, сел в кресло и несколько минут сидел неподвижно.

Сидел долго, и мысли, спокойные и рассудительные, приходили к нему. Видимо, он ошибся, и никто не крал у него ученика. Может, Вася просто, чтобы посмеяться над музыкантами, которые только и знают играть фокстроты, играл эту дерзкую музыку.

А может, Вася так зарабатывает себе деньги на хлеб? Впервые появилось у профессора такое мнение, и он с горечью подумал о том, что никогда не спрашивал и ничего не знает о Васиной жизни.

Затем вспомнилась широкая спина Глобы, затянутая в серый костюм. Она возвышалась у того столика, где играл Вася. И снова профессору стало больно, снова появилось чувство обиды.

Скрипка лежала на столе в простом черном футляре. Профессор открыл крышку и несколько секунд смотрел на струны. Четырьмя белыми линиями они прорезали коричневое дерево. Затем закрыл крышку, отнес скрипку в комнату, положил в ящик большой темной шкафы и запер на ключ.

Когда он вышел на веранду, по небу летели ясные метеоры. Профессор смотрел на звездопад, и снова Васина музыка зазвучала в ушах.

И неожиданно профессор улыбнулся. Там, в кафе, Вася издевался над всеми, кто хотел слушать избитые фокстроты; его музыка смеялась с Глобы, со всех, кто хотел украсть у профессора настоящего мастера.

И поняв это, профессор улыбнулся.

Они пришли в порт утром выходного дня. Нарядные люди спешили занять места в катерах, чтобы ехать на дальние песчаные пляжи.