Пит Рушо - Енот и Пума

— Вот Дрозд и решил поймать Унгао Бо на свое отражение в воде, — сказал Енот — глупый Унгао должен был кинуться на отражение Черного Дрозда и разбить себе голову о камень. Это удивительное явление природы мы имели удовольствие наблюдать только что.

— И откуда Рогатые Еноты все знают? — осведомился Черный Дрозд.

— Не Рогатые Еноты, а Быстрые Олени, — сказал Енот, — я умею читать мысли, когда надо. Так вот, я как-то не был уверен, что, ударившись о камень, Бо очень испугается и убежит. Нужно было подстраховаться.

— И тогда, ты, подлый интр-риган, р-решил подставить меня? — Енот вовремя отпрыгнул, и Пума не смогла его поймать.

— Да, — отозвался Енот откуда-то из сосновых ветвей, — я подлый интриган. Но, Пумочка! Я талантливый подлый интриган! Все знают, что испанский корабль, на котором я месяц просидел в качестве любимой игрушки боцмана, затонул у самого берега, а команда перерезала друг дружку за час до этого. Да, это устроил я, не скрою. Я даже горжусь этим. Они держали меня в неволе. В плену. Не надо было меня мучить, и все было бы замечательно. А так спаслись только я и летучая мышь, приплывшая с кораблем из Европы. Кстати, за время, проведенное в плену, я узнал, что всякая нечисть боится серебра. Не любит серебряных предметов. Суеверные матросы (да покоятся они с миром) очень любили об этом болтать. Вот я и решил любезно попросить тебя помочь Дрозду…

— А нор-рмально ты не мог попр-росить, без этих штучек? — возмутилась Пума.

— В тот момент, когда бы я тебя «нормально попросил», Унгао напал бы на тебя, – сказал Енот, — он может подслушивать разговоры. Он все-таки серьезный дух, хоть и глупый. Унгао сразу бросился бы на нас, а так он даже никого не видел, потому что мы висели вверх ногами. Я сделал все как надо, и ты сделала все как надо, тем более что Черный Дрозд хотел соорудить эти украшения для тебя.

— Ладно, — сказал Дрозд, — я пошел работать. Время дорого. Пум-Пум, скажи своим домашним, пусть дня три-четыре держатся подальше от этого места. Ну, ты понимаешь…

За грибами, например, пока сюда не надо ходить. Здесь будет опасно появляться.

— А, Пума! — сказала Мама, — ты с Енотом. Как хорошо! Для тебя, Енот, бутерброды и кофе. Вы что, поссорились?

— Нет, — сказал Енот, — просто устали. Сейчас мы с Пумой помоем лапы и придем ужинать.

Ночь была свежа. Пума поливала Еноту во дворе из кувшина.

— Послушай, — сказала она, — если ты читаешь мысли, почему ты все-таки не самый мудрый в мир-ре?

Я могу прочитать почти все мысли на четырех известных мне языках. Но не все прочитанное я могу понять…

На следующий вечер появился Черный Дрозд и подарил Пуме браслет для ношения выше локтя и шейное украшение на шнурке. Дрозд надел их на Пуму, попросил не снимать и ушел.

Через три дня буря вырвала с корнем деревья в окрестностях Трех Камней, несколько молний ударили в рощу и спалили вокруг траву.

«Как это сложно, — думала Пума, — чтобы раскрасить цветными узорами несколько деревяшек, столько дров надо было наломать».

Таинственные ночные шорохи, ничего не видно, полная темнота, черная летняя ночь. Но на кухне горит свет, можно сидеть за столом и разговаривать о чем угодно, пока не станут слипаться глаза.

В открытое окно влетел кто-то шумный, мягкий, принялся стучать в стену, в потолок, шарахаться в разные стороны, биться в дверь, потом он сел на ножку папиного стула и с угрожающим гудением полез вверх… Енот взмахнул стаканом и, перевернув кверху дном, поставил на скатерть. Все бросились смотреть, кого он поймал. Толстая ночная бабочка ходила внутри стакана. У нее были мохнатые крылья и пушистое шелковое тело, усы как два птичьих пера. Временами она начинала пыхтеть и падать на спину. Бабочка была восхитительна и придурковата. За ужином все теперь были заняты научными беседами и разглядыванием мотылька. Енот скромно гордился своей ловкостью и тем, что удержался и не съел чудесное существо.

Вечером всегда происходит что-то необыкновенное.

— Где они видели таких индейцев? — шумел Папа, залезая на табурет, чтобы снова взять книгу про индейцев, которую он читал целый день, а потом забросил на шкаф.

— Смотрите, что я нашел! — он снял со шкафа пыльное сооружение из жести, — это моя водяная мельница, — сказал Папа и, спускаясь вниз, поцеловал Маму.

— Водяная мельница — не я, — пояснила Мама Еноту и Пуме, — а вот эта железяка.

Чтобы завладеть ею, мне пришлось выйти за этого человека замуж, — и она ткнула Папу локтем в бок.

Когда счистили пыль и налили в верхнюю воронку воду, посередине забил фонтан, от него по желобу побежала струя, полилась на красное водяное колесо, колесо завертелось, пруд внизу наполнился, по пруду поплыл деревянный лебедь и перевернулся.

— Ловит головастиков, — объяснил умный папа, заваривая чай.

Пума очень любила ужинать, потому что приятно не только поесть жареной картошки, жареных баклажанов с чесноком и помидорами, жареных грибов со сметаной, малины со сливками и пирога с яблоками, а также: черники, ежевики, брусники, костяники и орехов; блинчиков с творогом, пшенных оладий с клубничным вареньем и медом (папа считал, что Пуме необходимо есть много меда для поддержания в норме насыщенности цвета глаз). Несмотря на это Пума любила посидеть за столом вечером, потому что во время ужина можно подурачиться, поболтать и послушать старую сизую индюшку. Индюшка жила в доме и считалась несъедобной. Когда спускались сумерки, на некогда дикую птицу нападала куриная слепота. Она возвращалась с прогулки, и пока все обменивались новостями и ели, спокойно клевала кукурузную кашу из своей мисочки в углу. Потом она очень естественно вступала в общий разговор. Спрашивала, например, придет ли сегодня в гости Быстрый Олень? И через пару минут начинала с квохтаньем рассказывать леденящие кровь истории об оживших африканских мертвецах с красными невидящими глазами; о призраке черного кактуса, предвещающем смерть в раскаленном полуденном зное Намибии; о мертвом матросе, сбежавшем у мыса Горн с «Летучего Голландца» и убивающего целые рыбацкие поселки на берегу океана. Или вдруг индюшка вспоминала старую сказку про то, как черт влюбился в девушку Басю, женился на ней, а она прямо из-под венца удрала от него с каким-то усатым (вероятно, чешским) рейтаром и что конь, на котором они ускакали, был каурый, но в яблоках. Все это она рассказывала так, будто сама была тоже в яблоках и украшала собой свадебный стол и все видела и слышала. Потом у черта выросла лишняя пара рогов, и он повесился. Он повесился, сделав петлю из собственного хвоста, а хвост он отрубил, чтобы люди ничего не заподозрили, когда он шел со своей Басей в церковь. Тут индюшка останавливалась и некоторое время смотрела с видимой опаской на Пуму.