Василий Клепов - Тайна Золотой Долины

В НКВД идти не хотелось: все равно не поверят, а будут требовать Молокоеда. Только время потеряешь на разговоры с этим насмешником Любомировым. Сказать Никитке и Мишке? А что толку? Сами они ничего сделать не смогут, а в НКВД вряд ли им поверят больше…

Белка снова побежала к нам.

Едва услышав стук в дверь, мама распахнула ее и, увидев Белку, радостно вскрикнула. Белка только тут сообразила, что мама уже прочитала записку.

– Так Вася жив? Это правда? – забросала вопросами Белку мама.

– Конечно, жив, Мария Ефимовна. Ведь я же вам писала. Он просил меня узнать, как вы живете, и вообще… дать знать.

Мама так и сияла. Лицо ее порозовело, глаза блестели, и Белка даже удивилась: на щеках мамы она увидела ямочки, которых до этого не было, хотя вообще-то, сколько я помню маму, у нее всегда были ямочки.

Маме, конечно, не терпелось узнать, где я сейчас. Но на этот-то вопрос Белка ответить отказалась. Мама рассердилась, стала кричать:

– Скажешь ли ты, злая девчонка, где он?

– Не могу, – твердила Белка одно и то же. – Я дала клятву.

– Ну, это мы еще посмотрим! – пригрозила мама. – Я сведу тебя сейчас в милицию.

– А что вы меня пугаете милицией? Мой папа всегда говорит маме: «Не надо пугать детей милицией. Надо, чтобы дети любили милицию, а не боялись». В милиции меня сразу поймут, а вы не понимаете… Я же клятву дала…

Мама совсем из сил выбилась:

– Ну что мне с тобой делать! Неужели ты не понимаешь мое состояние? Ведь я потеряла Васю, совсем потеряла, его уже из домовой книги выписали, а ты знаешь, где он, и не говоришь.

– Нельзя, потому и не говорю.

Мама взглянула на Белку даже с ненавистью:

– Так зачем же ты сюда пришла? Мучить меня пришла?

Белка расплакалась:

– Ну зачем вы так? Я пришла к вам с добром, а вы…

Маме или жаль стало Белку, или она хотела воспользоваться тем, что та раскисла, и узнать, где я нахожусь, но только, подойдя к Белке, мама обняла ее, начала гладить по рыжим волосам.

– Зачем же ты все-таки, глупенькая, опять пришла? – ласково спросила она.

Белка совсем расстроилась и заплакала еще сильнее.

– Я пришла… чтобы сказать… Белотелов этот – предатель. Он… бумагами Павла Васильевича торгует… Продает их… толстому… за доллары, потому, что… рублями, говорит, сундуки оклеивать… будут…

Мама ничего из подобного бормотания понять не могла, но насторожилась. Видимо, Белотелов и у нее поперек горла стоял. Когда Белка успокоилась и рассказала вразумительнее о том, что узнала в подъезде, мама даже вскрикнула от возмущения:

– Подлая тварь! Так вот кто затесался в друзья к Павлу Васильевичу! Он ждет немцев, выходит. Выкрал документы на Золотую Долину и продает какому-то американцу!

– Мария Ефимовна! – пустилась на хитрость Белка. – Я вам все расскажу, только вы выполните сначала мою просьбу.

Она попросила маму сходить в НКВД к капитану Любомирову и рассказать обо всем, что узнала сегодня о Белотелове.

Мама сразу стала одеваться. Она велела Белке немного посидеть в квартире, расцеловала ее и вышла.

Белка с облегчением вздохнула. Ну, думает, теперь я два дела сделала: и в НКВД о Белотелове сообщила, и от Марии Ефимовны вырвалась.

Она послушала, как мама стучит каблуками, и, когда хлопнула дверь, заторопилась убегать.

Но дверь была заперта: мама нарочно сильно хлопнула ею, чтобы американский замок автоматически щелкнул и Белка не смогла убежать.

Вот тут-то Белка и начала метаться. Она кричала, чтобы ей открыли, но, видя, что все бесполезно, вышла на балкон и стала думать, сильно ли она разобьется, если прыгнет с четвертого этажа.

А по тротуару около дома шли в это время двое. Белка узнала Никитку и Мишку: они возвращались с тракта.

Услышав Белкин голос, ребята сломя голову бросились вверх по лестнице.

– Откройте! – шептала она в щелочку. – Мария Ефимовна арестовала… Только скорее, а то она придет, и тогда будет плохо.

Ребята тут же убежали, принесли вскоре целую связку ключей и начали подбирать к замку.

Ни один не подошел.

– Ну, ясно! Замок-то американский!

– Американский? – воскликнул Мишка. – Тогда все очень просто.

Он вынул из кармана перочинный нож, сунул в скважину, повернул, и дверь открылась.

Белка выскочила из нашей квартиры, дверь снова захлопнули.

Когда все выбежали на улицу, Мишка и говорит:

– У американцев все такое, как этот замок. Снаружи мудреное, а вставишь простой гвоздь – чик! – и открылось. Липа!

– Это правда, – заметил Никитка. – Возьми хоть их свиную тушонку, которую они нам привозят. С виду – продукт, а попробуешь – мыло. Скользкая и пахнет аптекой.

Но Белке некогда было слушать рассуждения. Она попросила проводить ее до заставы, дождалась машины.

Мишка сунул ей все-таки в последний момент ящик с голубем:

– Смотри, не забудь. Передашь Молокоеду.

Чем больше я думал над разговором старика с Белотеловым, тем яснее мне становилось, что мы отправили Белку в город не с золотом, а с медной рудой. Снова и скова вспоминал гнусный смешок старика и сидел под елкой, как оплеванный, даже боялся в глаза ребятам смотреть.

«И надо же быть таким идиотом! – ругал я себя. – Вообразил, что золото лежит прямо наверху, – только собирай в мешочки и покупай танки. А еще читал Мамина-Сибиряка!»

Димка уже заметил, что со мной творится что-то неладное, и несколько раз спрашивал:

– Тебе плохо, Молокоед, да?

– У него, наверное, опять началась золотая лихорадка, – хихикнул Левка,

Я хотел смерить Левку, как прежде, презрительным взглядом, но вместо этого отвернулся: боялся – заплачу.

Особенно страшила меня встреча с Белкой: что-то она сейчас обо мне думает, что скажет?

Вечером я вышел к Черным Скалам. Кругом было темно, словно у меня на душе. В канаве у самых ног возились лягушки и, стараясь перекричать друг друга, орали, как мне казалось, одно и то же:

– Дурак! Дурак!

Я нащупал около себя камень и бухнул им в самую середину лужи.

Лягушки смолкли, но через минуту одна не выдержала и, дразня меня, буркнула:

– Дурак!

Долго я ждал. Уже, казалось, прошли все машины, а Белки не было.

Наконец вдали мелькнул свет фар. Недалеко от меня машина круто остановилась, и из нее выскочила Белка. Шофер загремел ведерком, крикнул Белке:

– Ну вот, Нюрка… Тебя и впрямь встречать пришли. А я, по совести говоря, не верил: какой, думаю, дьявол будет ждать в такой темноте на большой дороге!

Словоохотливый шофер долго мешал нам. Он все удивлялся моему геройству, а узнав, что я намерен возвращаться тотчас на Зверюгу, воскликнул:

– И нисколько не боишься?