Владислав Крапивин - Синий город на Садовой

Ладно хоть, что родился малыш здоровым, несмотря ни на что.

Ксения была женщина хотя и чересчур заполошная, но решительная. Она поклялась ничего не скрывать от сына, и тот уже в три года знал, что "папу Мишу убили дембили". Слово "дембиль" стало ненавистным и для него, и для Феди. И вовсе не в армии здесь было дело, Федя со Степкой играли и в солдатиков, и в морской бой, и смотрели фильмы про сражения – без всяких мыслей о казарменных жестокостях. А дембили – это были те, у кого тусклый, оловянный взгляд, сытые рожи, речь с ленцой, жующие челюсти. Те, кто готовы отдавить ноги и растолкать всех, чтобы пройти самим. Те, кто в кинозале громко разговаривают и гогочут, когда на экране у героев фильма слезы… И те, кто в тельняшках, беретах и растерзанных мундирах пьяной компанией топают посреди улицы в день своего десантного праздника.

Дембили – это была толпа. И та, которая что-то неразборчиво орет и машет плакатами на площади, и та – в одинаковой серой форме, теснящая и усмиряющая эту площадь умелыми взмахами черных палок, – видел Федя и такое. И по телевизору, и один раз даже на улице.

А еще он видел такую же толпу в американской кинокартине. Тогда только-только разрешили показывать фильмы на божественные темы, и в передаче "Мы и планета" крутили двухсерийную ленту "Евангелие от Луки". И там римские солдаты держали за руки худого избитого человека в венце из колючек, а библейские дембили бесновались, орали и требовали распять его… А ведь, гады такие, совсем незадолго до этого так же истошно вопили: "Слава Тебе!.." Толпе все равно – славить или терзать. Лишь бы только быть орущим стадом, не думать поодиночке…

Вскоре после этого фильма Федя и принял крещение. Из-за страха перед этой толпой и назло ей. А еще – из сочувствия к тому, кого распяли. И от сердитой радости, что Он воскрес и доказал: есть сила более могучая, чем толпа.

Но конечно, словами такие ощущения Федя никогда объяснить не сумел бы. Потому что было ему тогда девять лет. В ту пору умерла Мишина мама, Степкина бабушка. Жила она без мужа, единственного сына воспитывала одна и после его гибели сразу состарилась, согнулась и непрестанно болела. Одна у нее осталась отрада – внук Степушка. Часто она приходила, пыталась нянчиться с внуком, играла с ним, как могла. Да только получалось это не всегда – задыхаться стала бабушка и часто плакала… Перед смертью просила она выполнить одно желание – окрестить Степушку, чтобы Господь уберег его от всяких будущих бед. Ксения не всегда ладила со свекровью, но всегда жалела ее и это желание выполнила.

Отец и мать в церковь не пошли, были на работе, а Федю Ксения взяла, сказала, что он будет крестным отцом Степки. Но в церкви выяснилось, что это нельзя: сам-то Федя некрещеный. Крестного нашли из числа Ксениных однокурсников, пришедших с нею. А у Феди кто-то (он уж и не помнит кто) спросил:

– А может, и тебя, отрок, обратить в православную веру? Хочешь?

Полумрак церкви казался Феде таинственным и ласковым, люди – добрыми, и не хотелось уйти отсюда как постороннему.

– Ладно, – тихо сказал Федя.

– А в Бога-то веруешь? – спросил какой-то Ксенин приятель. Его шепотом одернули. Но Федя вдруг вспомнил, как перед сном, в сумраке, томился загадками: зачем он на свете, и почему этот свет такой громадный, и кто его создал? И еще вспомнил – как потная, одуревшая от ярости толпа требовала распять на кресте того, кто желал ей только добра…

– Да… – выдохнул Федя. И, не умея как следует объяснить свое сочувствие к тому, кого предали древние иерусалимские дембили, пообещал шепотом: – Я буду за него заступаться.

– Ишь ты… – тихонько удивился кто-то. Но больше ни один человек не выразил своего отношения к столь необычному религиозному взгляду.

Сама процедура крещения Феде запомнилась неясно, все происходило словно в сдвинутом, фантастическом пространстве, где еле выступали из сумерек строгие лица в обрамлении золотистых кругов, искрилась риза бородатого священника и в космической высоте светились узкие окна. Помнил Федя тепло от живых трепещущих огоньков и еще – запах, похожий на тот, который в знойную пору наполняет разогретый еловый лес… Но в этой затуманенности ощущений проступило и осталось потом надолго чувство охватившей его доброты и защищенности…

Отец к известию о Федином крещении отнесся спокойно. Он был вообще спокойный и немногословный. Взъерошил Федину макушку, подержал на ладони его крестик, сказал вполголоса:

– Ладно, вырастешь – разберешься, что к чему. А пока помни – это не игрушка… – И пошел пить крепкий чай на кухне и думать о своих заботах. Высокий, сутулый, всегда занятый делами своей лаборатории тугоплавких соединений.

– Ты хоть в школу-то с крестиком не ходи. А то в пионеры не примут, – заволновалась мама.

Но Федя ходил в школу с крестиком. Потому что иначе – нечестно. Получилось бы, что боится… Впрочем, ничего особенного не случилось. Крестик под рубашкой не видать, а на шнурок не обращали внимания: многие мальчишки так носят на шее квартирные ключи… Потом на физкультуре, когда занимались в открытых майках и шортиках, крестик увидели, но особого впечатления это не произвело. Петька Суровцев сказал:

– Чё, сам крестился или заставили?

Федя только фыркнул: кто, мол, меня заставит?

Витька Шевчук заметил:

– У, медный… У нас дома серебряный есть, дедушкин…

И только глупый Эдька Шаховский заявил:

– Ха-ха! Монах в коротких штанах! – За что получил от учителя Георгия Максимовича обещание "отправиться из спортзала, открывши лбом дверь". Это, кстати, не понравилось Феде – Максимыч был похож на дембиля, часто раздавал пинки.

А в пионеры Федю приняли, как и всех. Тем более, что выяснилось: крестик не у него одного… Вожатая разъяснила, что "сверху есть указание: в пионерах могут быть кто угодно – и неверующие, и верующие, и какие хочешь, потому что организация теперь добровольная и совсем не политическая". Галстук повязали прямо поверх черного шнурка, который выглядывал из-под белого ворота. И Федя был, конечно, доволен. И все же остался у него какой-то досадливый осадок. Потому что обещание "бороться за добро и справедливость" давали хором, и было в этом что-то от толпы… А потом сделалось все равно. Потому что оказалось, что главная задача пионера – хорошо учиться, а галстук надо носить, чтобы не записали замечание в дневник.

Верил Федя в Бога по-настоящему? Пожалуй, да. После многих размышлений он пришел к выводу, что есть какая-то Великая Сила, которая правит Вселенной. Без этого трудно было бы объяснить многие загадки – и во всем мире, и в самом себе… А кроме того, так хотелось иногда защиты от бед и угроз. Защиты, которой от людей не всегда допросишься…