Владислав Крапивин - Синий город на Садовой

– Прекрасно работаете. Вот если бы и преступников так же ловко ловили… Быстро все разузнали. Кажется, это называется "собирать компромат"?

– Это называется "иметь информацию"…

– Вынужден вас огорчить: устаревшая информация. Семейство Березкиных раздумало уезжать. И объектов никаких на пленке нет. Только эти… субъекты…

– Все равно пленочку реквизируют. Для экспертизы. И пойдет-поедет новая волокита…

– Да какая там экспертиза! Все с первого взгляда видно! – Федю осенила радостная мысль. – Можете сами убедиться. Хотите? – Он опять, нарочно, перешел на "вы".

– А что, пленка здесь? – не сдержал нервного оживления Щагов.

– Нет, но если вы подождете… Я вижу, что подождете!

Федя вышел в прихожую, к телефону, и позвонил ребятам. Объяснил, что к чему, Борису. Тот посоветовался с Олей и Нилкой. Было слышно, как Нилка хихикнул, а Оля сказала что-то с укоризной. Потом Борька сообщил со вздохом:

– Жаль, конечно, пленочку, да уж ладно…

Он появился через двадцать минут. С маленьким кинопроектором "Луч". Скромно сказал Ксении и Щагову:

– Здравствуйте… – Сел в уголок, притих.

– Ксеня, если тебя не очень затруднит, будь так добра, задерни, пожалуйста, штору, – изысканным тоном попросил Федя. – Что?.. Нет-нет, полной темноты не надо, мы посмотрим на небольшом экране…

У себя он отыскал чертежный альбом и кнопки, вырвал лист, пришпилил его к обоям в комнате Ксении.

– Я думаю, этого достаточно? Почти как телевизор…

Рулончик пленки был крошечный, Федя решил пустить его через фильмовый канал без катушек, прямо с ладони. Установил проектор на журнальном столике, покосился на молчаливого Бориса.

– Начинаем… – И пустил мотор.

На экране удивленно глядел в поднебесье Степка. Потом он досадливо обернулся. А за ним – толпа школьников на берегу.

Ия Григорьевна объясняла про "генеральный план", обводя руками горизонт… Вот она и ребята уже крупнее, средним планом, по пояс. Она очень чем-то недовольна, педагог Ия Григорьевна Новицкая. Она возмущена! Требует, чтобы подошел к ней негодный Южаков, который не слушал про генеральный план развития и других отвлекал! И вот они друг против друга в профиль к зрителю. Мальчишка опускает руки, приоткрывает рот… Трах по щеке! Он закрывается, она дергает вниз его локоть и по другой щеке – трах… И вот снова то же самое, только уже крупнее. На экране только голова Южакова с короткой, беспорядочно торчащей стрижкой и на тоненькой шее. Снова один удар, второй!.. И опять тот же кадр, но уже медленнее, цепочкой рассыпанных картинок: поднимается и припечатывается к лицу мальчишки пухлая ладонь – справа, слева. Мотается на шее-стебельке голова, летят из глаз хорошо заметные, сверкнувшие на солнце капли…

Вспыхнул неожиданной белизной экран. Как живая, шевелилась на полу пленка, до конца проскочившая через проектор…

Федя выключил мотор. Ксения закусила губу. Лицо ее было зеленовато-бледным. Впрочем, возможно, это от полусвета салатной шторы… Щагов сказал снисходительно:

– Эффектно снято. Особенно когда крупно, с повторением. Как это вы сумели?

– Плевое дело. Киноповтор – это простейший трюк. В кино и не такое возможно… А объектов-то и не видать, верно?

– Н-не знаю. По-моему, ТЭЦ на том берегу все-таки видна. С трубой.

– Ну, давайте еще раз взглянем… Это, наверно, в том кадре, когда вы подходите и слушаете, как она орет на ребят… Не труба, конечно, а Ия Григорьевна… Включаем?

– Не надо… – сумрачно ответил Щагов. – Слушай, на кой черт вам всем эта заваруха? Давайте покончим разом! А?

– Как? – с интересом спросил Федя.

– А так! Чтобы пленка не вам и не мне! И разошлись полюбовно!..

Федя посмотрел на Бориса.

– Ладно… – кротко оказал тот из своего угла.

– Ладно, – вздохнул и Федя.

Щагов с удовольствием наступил модной туфлей на пленку, которая спиральной грудкой топорщилась на паркете. Захрустело. Щагов с натугой повозил подошвой. Потом поднял истерзанную кинопленку, помял ее, покатал в ладонях.

– Хватит уж, – сказал Федя. – Давайте выкину.

Щагов косовато ухмыльнулся, протянул колючий черный комок, но на полпути рука его дернулась.

– Да не бойтесь, – бесцветным голосом успокоил Федя. – Вы, наверно, думаете, что мы ее разгладим и склеим? Зачем? У нас еще две такие… Или три? А, Борь?

– Три, если считать первую, со склейками, – вполголоса разъяснил Борис. – А эта была плохая, с царапинами…

Лицо Щагова утратило мужественную твердость и поглупело. Федя ощутил в себе щекотание смеха и слез, но объяснил внешне спокойно:

– Это ведь просто делается. В камере есть две щелки. В них пропускается уже проявленная пленка, а вместе с ней – другая, из кассеты, эмульсия к эмульсии. Завел, направил на свет, нажал – и готово. За две минуты – контактная копия… А без этого как бы мы повтор кадров сделали? Еще и с экрана переснимать пришлось, с укрупнением. Целый день возились..

Щагов терпеливо дослушал Федю. Покивал, глядя в пространство. Пустил с ладони на пол упругий пленочный комок. Тот упрыгал под ноги Ксении, и она глянула на него, как на живую мышь… Федя защелкнул крышку проектора.

– Борь, пошли… – И оглянулся на Щагова: – Привет вашему другу Фоме…

Обратно катили на "Росинанте" вдвоем. Федя крутил педали, Борька сидел на багажнике, держал проектор. Ехать было тяжеловато, тряско, поэтому молчали. Но Феде казалось, что спиной он чувствует взгляд Бориса – то ли тревожный, то ли печальный…

В гараже Федя с хмурым смехом рассказал о беседе со Щаговым. Оле и Нилке это понравилось. Особенно Нилке:

– Здорово ты его!..

Борис тоже сказал:

– Да, хорошо ты его уел… Можешь быть доволен.

Последние слова царапнули Федю.

– А ты? – слегка ощетинился он. – Выходит, недоволен?

– Да нет, все нормально, – примирительно отозвался Борис. – Только… как ты теперь с Ксенией-то будешь?

Федя пожал плечами:

– Если бы знать как…

Борька осторожно сказал:

– И вообще… ты как-то перегорел на всем этом…

– Может, и перегорел… Ксения, наверно, правильно говорила… – Он усмехнулся, – Далеко мне до настоящей христианской веры. Не научился прощать… Ну, конечно, стрелять бы я не стал, это я просто психанул. Но вот сказать этому Валере Щагову: "Я тебя прощаю…" Легче головой о кирпич… Или Фома этот. Я его тоже должен любить как ближнего?

– Федь, ты вот что… – предложил Борис. – Когда откроется церковь, сходи к отцу Евгению и расскажи про все. Это называется исповедь. Он тебе простит грехи.

– Не надо смеяться над этим, – тяжело сказал Федя.

Борис вскинул ресницы. Первый раз Федька не понял его.

– Разве я смеюсь? Я по правде… Хочешь, вместе пойдем? Меня ведь тоже крестили, совсем маленького, баба Оксана это устроила… А грехов у меня – во сколько!