Евгений Рудашевский - Сердце мглы [litres]

В мимолётный человеческий век Наиукулус успевал ощутить лишь отголоски своего знания – угадывал его, но полностью раскрыть в себе не мог. Умирал, рождался вновь, и так – поколение за поколением. И чтобы воспоминания о прошлых жизнях обрывались наверняка, позволил своему сознанию временно селиться в телах животных. Таким стал сон Наиукулуса. Сон в мире, где нет яви и нет пробуждения.

Предки чавинцев верили, что однажды Наиукулус продолжит прерванное путешествие в собственной безграничности. Это неизбежно. И чтобы проснуться, вырваться из придуманного им физического мира, он спрятал то, что предки чавинцев назвали брешью . Или сердцем мглы. Однажды Наиукулус – инки и солярии считали его Инкарри, я считал его Инти-Виракочей, чавинцы предпочитали использовать обобщённое «бог-ягуар» – так вот, однажды он вновь обретёт могущество.

Когда человек входит в брешь, он познаёт безграничную мудрость создателя, то есть самого себя, и в то же время испепеляется – прерывает цепочку перерождений. Растворяется в мудрости, становится ею и пребывает в ней, ожидая последних дней человечества. И чем больше откроется спрятанных в нашем мире брешей, тем больше в них войдёт людей. И когда умрёт последнее из животных, когда оно переродится человеком и последним войдёт в сердце мглы, тогда бреши объединятся в одну брешь, монолиты сольются в один монолит – кокон, в котором воедино сплетутся сознания всех людей, кусочки общего пазла, единого сознания Наиукулуса. Он выйдет из кокона возрождённым.

Когда человек погружается в сердце мглы, ему остаётся ждать остальных. Ожидание будет недолгим. Собственно, его не будет вовсе. Предки чавинцев верили, что для бога-ягуара нет времени. Для него существует лишь движение, не разделённое временем и пространством. Но движется он в бесконечном поле ничем не заполненной пустоты, а значит, и не движется, а пребывает в себе. Ведь и всё, что его окружает, – это он сам. Наиукулус уничтожил человеческий мир в тот же миг, когда его создал. Пробудился в тот же миг, когда уснул. Вошёл в брешь тогда же, когда спрятал её от себя, указав, что она откроется в нужный момент.

Когда первый из чавинцев прошёл по горной расщелине и увидел монолит, он сразу распознал в нём брешь . И чавинцы поверили, что станут предвозвестниками пробуждающегося бога-ягуара. Разнесли весть о сердце мглы в самые отдалённые уголки известного им мира. Когда же поняли, что люди, а значит, и сам Наиукулус, не готовы к пробуждению, остались охранять монолит, стали тенями. Ждали, пока человечество вырастет и созреет. Ведь каждый новый шаг в науке, философии, искусстве – это шаг навстречу пробуждению, ступень древнейшей из лестниц, ведущей нас домой, в породившую нас пустоту.

– Затрапезный и дель Кампо, увидев монолит, тоже поверили, что он – брешь , о которой рассказывали чавинцы? – Максим сел на каменный пол. Невольно принял позу отца.

Аня последовала его примеру. Они теперь бок о бок сидели вдвоём и смотрели в спину неподвижного Шустова.

– Поверили, – отозвался отец.

– Ренегадо рассказал дель Кампо легенду о боге-ягуаре, а Затрапезный записал её в своём дневнике?

– Записал и то, что почувствовал сам, когда впервые увидел брешь, когда коснулся её пределов, и то, что увидел на страницах высеченной каменной летописи.

– И ты поверил его словам? Знал, что монолит будет именно таким?

– Я не знал, что увижу. Мы с Гаспаром считали, что сердце мглы – порождение нашего мира и у него должно быть внятное физическое толкование. Мы рассуждали об излучениях, об испарениях. О том, что может влиять на человеческое сознание и менять его. Я предполагал, что горное святилище, где мы сейчас сидим, окажется чем-то вроде обсерватории Нур-и-Дешт, описанной Ефремовым. Поднявшись в ту обсерваторию, майор Лебедев испытал её целебное воздействие. Почувствовал, как из тела уходит слабость, как просыпается жадный до познания ум. Не понимал, чем объяснить случившиеся с ним перемены, а потом обнаружил, что под обсерваторией некогда пряталось теперь выработанное месторождение урановых руд – радий был рассеян в кремнистой массе светлых кварцитов. Холм, на котором стояла Нур-и-Дешт, продолжал излучать эманацию радия. Тогда Лебедев осознал, что стало причиной его преображения: «Огромная масса радиоактивных кварцитов, не прикрытых сверху другими породами, создаёт большое поле слабого радиоактивного излучения, очевидно, в дозировке, наиболее благоприятной для человеческого организма… Оно действует благотворно на нервную систему, восстанавливая в ней какой-то баланс…»

Ефремов рассуждал о влиянии на человека других излучений, тех же космических лучей из чёрных глубин пространства. Именно таким мне представлялся монолит – изливающим энергию далёких звёздных миров . Мы с Гаспаром долго спорили, каким окажется сердце мглы, а когда впервые увидели его, признали, что спорить тут не о чем. Сердце мглы не требует толкования. Неважно, назовёшь ли ты его первичной материей, воплощённым хаосом, мировой субстанцией. Важно, что в нём ты, как в зеркале, увидишь движения созвездий и небесных светил. Сердце мглы требует веры и усмирения чувств. Ведь именно чувствами Наиукулус оградил себя от собственной мудрости.

– С ума сойти, – выдавил Дима.

Утомившись, они с Покачаловым сели на колени. Дима положил ладонь на больное бедро.

Отшельник сидел лицом к монолиту, а путники сидели за ним, невольно повторяя его позу, – впятером продолжали упорно смотреть ему в спину. Боялись отвести взгляд в сторону и боялись поднять его на монолит.

– Значит, ты поверил в чавинскую легенду… – вздохнул Максим.

– Поверил.

– Чувствуешь себя пытливым юношей , поднимающим покров карающей богини ?

– Чувствую.

– Готовишься умереть счастливым, потому что увидишь вечный свет , бессмертного чела небесное сиянье ?

– Готовлюсь. Человеческий ум, привыкший жить в уютном мире символов, неспособен вместить созерцание подлинной реальности, чьи отблески и тени мы наблюдаем от рождения, чьи искажённые отклики слышим в молодости и в старости. Символы бесплодны. Истинное знание не может быть записано, передано или получено. Его можно лишь обрести.

– И ты веришь, что обретёшь его здесь, в пещере, выдолбленной древними людьми вокруг притянувшего их монолита?

– Верю. Ведь это единственная игра в городе .

– Всего лишь игра…

– Единственная!