Роберт Стайн - Улыбаемся и гибнем!

Дэвид засмеялся:

— Хочешь снимать под водой? Это потрясающе!

— Уймись, — простонала я. — Ты же знаешь, что бассейн еще не наполнили. В нем нет воды.

Я разложила свой рисунок на столе, и мистер Уэбб склонился над ним. Почесывая в затылке, он изучал набросок.

— А на трамплине стоишь ты? — спросил он.

Я кивнула.

— Да. Видите? Собираем всех в пустом бассейне. Впереди пятые классы. За ними шестые. А за ними и семиклассники. А я воспользуюсь широкоугольным объективом и сниму всех с трамплина для прыжков.

Дэвид прыснул:

— А потом нырнешь в толпу? Потрясающе!

Я пропустила его подначку мимо ушей.

Мистер Уэбб долго разглядывал набросок.

— Это может быть не вполне безопасно, — промолвил он наконец. — Трамплин все-таки довольно высокий…

— Там очень широкая платформа, — заверила я. — С перилами. Соскользнуть невозможно.

Дэвид тоже склонился над рисунком, закрывая мистеру Уэббу обзор.

— Думаю, мы с Джули могли бы подняться туда вдвоем, — сказал он. — Она может использовать свой старомодный широкоугольный объектив. А я использую свою «Конику».

Мне хотелось пришибить его.

Свинья бессовестная этот Дэвид.

— Платформа недостаточно широка, — сказала я мистеру Уэббу. — Там хватит места только для одного. И потом, это моя идея…

— Придумал! — сказал Дэвид. — Давайте устроим соревнование. Между Джули и мной.

Я поперхнулась:

— Соревнование?

— У кого больше фотографий примут для ежегодника — тот и победил, — сказал Дэвид. — Победитель и будет делать общее фото с трамплина.

Мистер Уэбб задумался. Затем на его игольно-узком лице появилась улыбка.

— Что ж, по-моему, это будет вполне справедливо, — сказал он. — Хорошо, у вас одна неделя.

Справедливо?! Хороша справедливость! С бассейном была моя идея. Но не давать же теперь задний ход?

На лице Дэвида играла широкая усмешка. Хотелось бы мне ее стереть… Но нельзя было показывать ему, что я расстроена. Вместо этого я сказала:

— Ладно. Так и быть. Устроим соревнование.

Я сложила свой набросок и засунула обратно в рюкзак. Затем я помахала рукой на прощание и вышла из кабинета.

По дороге домой я не могла думать ни о чем другом.

Мне очень хотелось выиграть соревнование. Хотелось стоять на высоком трамплине, и чтобы все смотрели на меня.

Откуда мне было знать, что совсем скоро я буду падать навстречу своей судьбе?

В субботу в ясном голубом небе сияло солнце. Первый теплый день весны. Нам с Риной не терпелось оседлать велосипеды и прокатиться по городу с ветерком.

Мы проехали мимо школы, затем свернули направо и покатили вниз к парку Фэйрфакса. Одеты мы были в футболки и шорты: было чудесно представлять себе, что уже лето.

У подножия крутого холма нам пришлось притормозить.

— Как сегодня был Сэмми? — спросила Рина.

— Как обычно, — сказала я. — Он был Сэмми. Что еще?

Рина засмеялась:

— Твой братишка малость избалован.

— И малость плаксив, — добавила я. — И малость докучлив. Мама вечно твердит, что он имеет право быть самим собой. Думаю, это значит, что ему позволено.

— Баловень, — сказала Рина.

Мы покатили через парк, сквозь мельтешение теней переплетенных деревьев, нависавших над аллеей. Проехали мимо домов, где жили некоторые из наших общих друзей.

На углу какие-то ребята поливали автомобиль из садового шланга. Мы снова свернули, и тут рядом с нами остановился красный внедорожник.

Заднее окошко поехало вниз. И кто выглянул оттуда, как не мои закадычные подружки Бекка и Грета?

— Жу-Жу! — окликнули они меня. — Жу-Жу!

— Пересела на двухколесный! — прокричала Бекка.

Грета плюнула в меня жвачкой. Промазала.

— Пока, Жу-Жу! — Внедорожник сорвался с места, унося гогочущих девиц.

Я закатила глаза и приналегла на педали. Рина нагнала меня, светлые волосы развевались у нее за спиной.

— Что ты им сделала? — спросила она.

— Я знаю, что, — сказала я. — Помнишь мой день рождения в прошлом году? Вечеринку в кегельбане?

— Как не помнить, — сказала Рина. — Я себе шар на ногу уронила.

— Так вот, мама сказала, что я могу пригласить не больше пяти ребят, — продолжала я. — А ты знаешь, что Бекка и Грета у меня далеко не в первой пятерке. Они ближе к самой последней.

Рина засмеялась:

— И ты их не пригласила.

Я кивнула:

— Вот именно. С тех пор они точат на меня зуб.

На углу я снова притормозила. Уличный знак валялся в траве.

— Ну и где мы? — поинтересовалась я.

Мы сощурились от послеполуденного солнца. Я видела маленькие домишки, лепившиеся друг к другу по обе стороны квартала. Передние дворы представляли собой небольшие квадратики, густо поросшие бурьяном.

В одном из домов все окна были заделаны картонками. Двор был завален пивными банками и прочим мусором.

Недружелюбного вида псина, высокая и тощая, залаяла на нас с немощеной подъездной дорожки, натягивая цепь. Двое мальчишек кидали камнями в стену маленького домика, отделанного черепицей.

— Я не знаю этот район, — сказала я. — Мы сюда раньше не заезжали.

— Жутковатый какой-то, — добавила Рина. Но тут ее зеленые глаза расширились. — Эй, гляди! Гаражная распродажа!

Не став дожидаться меня, она покатила по подъездной дорожке, вдоль которой покачивались на ветру красные и синие воздушные шарики.

Рина не может пропустить ни одной распродажи. Она помешана на старой обуви, головных уборах и шмотках. Не знаю, что она делает со всем барахлом, которое покупает. Хорошо хоть у нее стенной шкаф вместительный.

Дом из красного кирпича был маленький и квадратный. Сетчатая дверь была порвана и болталась, наполовину открытая. Из запыленного панорамного окна таращилась плюшевая обезьянка.

Здоровенная краснолицая тетка, одетая в желтое платье в обтяжечку, восседала в шезлонге перед гаражом. Когда мы слезли с велосипедов, она помахала нам рукой, но подняться не соизволила.

Она стала обмахиваться сложенной газетой. Затем показала ею на столик с вещами.

— Все за полцены, — сипло проговорила она. — Не успела проставить. Если что заинтересует — обращайтесь.

Мы положили велосипеды на дорожку. Поблизости больше никого не было. Злая собака в конце квартала продолжала надрываться.

Рина подошла к вешалке со старыми платьями и пальто. Как по мне, все они были изрядно потрепаны. Но Рина любит копаться в подобном тряпье.

Я остановилась у столика перед открытой дверью гаража. На нем стопками лежали старые журналы «Тайм» и пожелтевшие ноты.

Я взяла несколько нот, пролистала. Мой папа играет на фортепиано и коллекционирует старые песни. Но эти ноты были слишком вонючие и разваливались на части. Гадость.

Я кинула их обратно на столик, но от рук теперь все равно пахло скунсом.