Елена Усачева - Когда статуя оживает

Выглядела она уже не такой бледной, но глаза были еще закрыты.

Васька подбежал к кровати.

– Ленка, – затормошил он девочку, – просыпайся! Скорее!

Медсестра уже оставила бланки и встала. Из пола вырос постамент и прикрепился к ее ногам, к животу прилип барабан, полуразрушенное лицо знакомо ухмыльнулось.

– У тебя ничего не получится, – услышал Васька. Причем услышал не ушами, слова сами собой родились в его голове.

От этого он только крепче сжал Ленины плечи и еще сильнее затряс. Ее голова замоталась по подушке.

Статуя приблизилась.

«Только не смотреть на нее, – билось в Васькиной голове, – только не смотреть. Не оборачиваться!»

– Ленка! Ну же! – Он с размаху врезал ей по щеке.

Лена вздохнула и открыла глаза. Бесконечно долго она всматривалась в склоненное лицо, никого не узнавая. Наконец в глазах ее появилось понимание.

– Васька. – Она испуганно приподнялась. – Там Таня… – Лена оглянулась, и глаза ее расширились от ужаса. – Что это?

– Бежим!

Васька сдернул девочку с кровати и потащил к двери. В этот раз никакие законы природы не нарушались. Дверь послушно приблизилась и даже открылась. И сразу захлопнулась, больно вывернув Ваське кисть.

– Никуда вы не пойдете, – прошипел злобный голос, и перед ними возник Коля с охапками гирлянд. – Вы останетесь здесь до конца и не будете мне мешать.

Ноги у Лены подкосились, она стала заваливаться на Ваську.

– Уйдем, – спокойно ответил Глебов. – А вот ты, – он повернулся к барабанщице, но смотреть на нее не стал, – останешься и больше никогда не появишься в лагере.

– Посмотрим, – ударилось в голове.

Коля стал резко меняться, как это было уже вчера на речке. Он выбросил руку вперед, глаза его вылезли из орбит, лицо посерело. Широко открытый рот ощерился белыми зубами. Васька увернулся от тянущейся руки, поудобней перехватил Лену, ногой толкнул дверь. Она открылась, врезав подслушивающей под дверью Гусевой по лбу.

– Уходи отсюда! – крикнул на бегу Глебов Маринке и скатился с лестницы.

У выхода из изолятора в задумчивости топтался Кубинов. Васька налетел на него, чуть не сбив с ног.

– Помоги!

Вдвоем они доволокли опять потерявшую сознание Лену до ближайшей беседки.

– Посиди с ней, – попросил Васька, исчезая в кустах. – И не смотри по сторонам, только в пол! – крикнул он, убегая.

Вовка непонимающе захлопал длинными ресницами, на всякий случай поглядел на утоптанный земляной пол. На нем ничего интересного не было. Только кто-то у самого входа вдавил в него несколько крышечек от кока-колы, получился желтенький цветочек. Симпатичненький такой. На цветочек набежала тень. Вовка удивленно поднял голову. Перед ним возвышалась громадная статуя.

И тут он вспомнил все, что происходило ночь назад: мыс, танцующий Васильев, бледный Щукин и огромный черный крест.

Пронзительные темные глаза статуи стремительно приблизились, и больше Кубинов не вспомнил ничего.

Васька вылетел к столовой. Приближалось время обеда, и здесь начинали собираться ребята. Он поискал глазами Щукина. Если им повезло, то он еще должен быть в лагере.

Но вечно голодного приятеля у столовой не было.

Потом он заметил крупную фигуру Гусевой-старшей. Она сидела на той же самой лавочке, на которой они разговаривали утром, и обмахивалась поварским колпаком. Васька решил проверить наудачу.

– Здравствуйте, – подлетел он к ней и с замиранием сердца спросил: – Вы Марину не видели?

Гусева подняла на Ваську покрасневшие глаза.

– Какую Марину? – пропыхтела она.

Васька попятился.

Нет, этого не может быть. Так быстро? Он же видел Маринку только что, она торчала в изоляторе. Он еще хотел спросить ее, что за байки она рассказывала Лене.

В изоляторе! А там барабанщица и Коля!

Значит, тех малышей, что играли в настольный теннис, теперь тоже нет. Только бы кто-нибудь остался до вечера!

Васька легкой рысцой побежал вокруг лагеря. Серега никак не находился.

Около корпуса Васька натолкнулся на Наташу.

– Глебов, – строго начала она, – тебе, кажется, велели не уходить от отряда. Где ты весь день носишься? Мы собираемся в столовую. Встань в строй.

Васька посмотрел туда, куда показывала вожатая. От отряда осталась маленькая горсточка. Щукина среди них не было.

– Я сейчас, только Серегу найду, – под нос пробормотал он и зажмурился. Если Наташка начнет спрашивать, кто это такой…

Но Наташа спросила не о том:

– Максим знает, что ты бегаешь по лагерю один?

– Да, – у Васьки с души камень свалился, – он меня отпустил.

– Чтобы через пять минут оба были в столовой.

Васька побежал к центральным воротам – Щукин вполне мог сидеть здесь в засаде около домика дворника. Но приятеля и там не оказалось, а вот дворник был. С веником в руках он стоял на крылечке. Под его ногами лежала кучка странных белесых осколков. Увидев Глебова, дворник выпрямился. Казалось, его глаза сейчас пробуравят мальчика насквозь.

– Оставьте ее в покое! – взвизгнул он. – Что она вам сделала?

Дворник топнул ногой, кучка мусора развалилась, и среди осколков Глебов рассмотрел маленькие головки, ручки, ножки. Видимо, когда-то все это было статуэтками.

– Убирайтесь! Уйдите! – дворник потряс над головой веником.

Васька попятился, развернулся, краем глаза заметив, что в темной зелени около ворот что-то белеется. Статуя! Разобранная!

Он бросился к кустам.

– Стоишь? – зло выкрикнул он. – Охраняешь? Что же ты? Они сейчас всех перебьют, а ты так и будешь здесь стоять?

Барабанщица даже не шевельнулась, расколотые белые глаза не ожили, крепко сжатые губы остались неподвижны.

– Как ты можешь? – Глебов готов был с кулаками наброситься на каменное изваяние, вновь разбить то, что уже было однажды разбито. – Не смей молчать! Сделай что-нибудь! – Он стукнул по выпирающему барабану, и тот легко оторвался от живота статуи, стукнулся о постамент с надписью о Воване и раскололся. Вслед за ним посыпались мелкие камешки, потом крупные куски, полетела меловая крошка – статуя начала разваливаться. Сначала наклонилась вперед голова, мгновение повисела в таком положении, как бы раздумывая, падать или нет, но все же скатилась, цокнула об острый край и рассыпалась. За ней оторвались руки, обрушилось тело, просел постамент. Арматура, как будто она была из пластилина, стала изгибаться, сворачиваться, складываться. Через минуту у ног Глебова возвышалась бесформенная груда камней и железа.

Затрещали кусты. К нему с веником в руке пробирался дворник.

– Хулиган! – рявкнул он. – Варвар! Что ты творишь! Это же Таня!

– Да какая это Таня? – разозлился Васька. – Это просто камни.

В глазах дворника появилось что-то нехорошее. Рука с веником начала подниматься. Конечно, веник, это не железная палка, удар им не смертелен. Но лучше не пробовать.