Евгений Рудашевский - Город Солнца. Стопа бога

Содержимое коробки они осмотрели в номере Максима. Встали вокруг неё на колени. Срéзали шпагат, осторожно сняли крышку и первым делом увидели деньги.

Много денег.

Максим никогда прежде не видел такой наличной суммы. Оранжевые, светло-синие и красные прямоугольники купюр – гладенькие, лежавшие ровными пачками и перетянутые банковской бандерольной лентой. Сорок тысяч евро, то есть больше трёх миллионов рублей.

– Может, они твоего папу из-за денег ищут? – спросила Аня.

– Не знаю. – Максим боялся к ним прикасаться. – Но вряд ли. Для Скоробогатова это копейки.

– А если это только часть? Может, Сергей Владимирович продал… ну, то, что взял у Скоробогатова?

Максим стал одну за другой выкладывать пачки купюр. Небрежно бросал их на пол. Уже частично оголил дно коробки, испугался, что в ней, кроме денег, ничего не будет, а потом увидел краешек серого переплёта.

Книга. Чуть больше раскрытой ладони с вытянутыми пальцами, тоненькая. В шероховатом коленкоровом переплёте, с пожелтевшей по краям бумагой и дочерна проржавевшими скобами, скреплявшими страницы, по две скобы на одну тетрадь.

– Кампанелла. Город Солнца, – прочитал Максим. Тиснёные тёмно-красные буквы с засечками в серой рамке переплёта.

Пролистал книгу. Сто семьдесят три пронумерованные страницы. И ни одной пометки, ни одной надписи. Только вложенная посередине фотография.

– Что это? – Аня склонилась над фотографией, и её волосы коснулись щеки Максима.

– Не знаю…

Нечёткое изображение босых ног в засученных брючинах. Стоят на каменных, плотно пригнанных друг к другу плитах. На правой ноге нет пальцев, вместо них – тугие, намозоленные валики культей.

– Жуть какая-то, – поморщилась Аня.

– Это ноги отца, – спокойно произнёс Максим. – Мама рассказывала, он чуть не погиб в Тибете. Пролежал в больнице три месяца. Пальцы ему ампутировали.

– Прости, я не знала.

Максим перевернул фотографию. На обороте было узнаваемым почерком написано:

«Поймёт истинный паломник, когда поднимется к стопе бога».

– Поднимется к стопе бога … – прошептал Дима. – О чём это?

Максим отдал ему фотографию, а сам взялся ещё раз осмотреть пустую коробку. Прощупал её стенки. Ничего не обнаружил. На всякий случай надорвал их в нескольких местах. Затем так же поступил с крышкой. Тщетно. Наконец возвратился к книге. Её рвать не торопился.

«Civitas Solis». «Город Солнца». Латинское название совпадало с надписью на подставке из-под глобуса. Значит, отец ясно указал на значимость книги, однако Максиму не удавалось понять, в чём она заключена.

Они проходили Кампанеллу на первом курсе. В учебной программе ему были посвящены полпары, четверть семинара и один экзаменационный вопрос. Скучнейшая утопия, написанная в начале семнадцатого века, – диалог между докучливым Гостинником и Мореходом, побывавшим во всеми забытом государстве, которое в годы изоляции успело стать идеальным. Собственно, это был даже не диалог, а однообразный монолог Морехода, изредка прерываемый бестолковыми, ничего не дающими репликами Гостинника. Никакой частной собственности, всеобщий обязательный труд, трудовое воспитание детей, общественное распределение благ, общественная организация производства и тому подобное – всё то, что так неумолимо навевало сон в дни летней сессии.

– «Поведай мне, пожалуйста, о всех своих приключениях во время последнего плавания», – вслух прочитал Максим первые слова Гостинника.

Следом прочитал и первые слова Морехода:

– «Я уже рассказывал тебе о своём кругосветном путешествии, во время которого попал я, в конце концов, на Тапробану, где был вынужден сойти на берег. Там, опасаясь туземцев, укрылся в лесу».

Чуть дальше:

– «Я неожиданно столкнулся с большим отрядом вооружённых мужчин и женщин, многие из которых понимали наш язык. Они сейчас же повели меня в Город Солнца».

– Тапробана? Это вообще где? – заинтересовался Дима.

Максим пожал плечами. Вновь вернулся к первой фразе Гостинника. Она почему-то притягивала его внимание больше всех последующих. «Поведай мне, пожалуйста, о всех своих приключениях во время последнего плавания» . В этом было что-то… знакомое. Будто Максим недавно слышал эту цитату. Встречал в журнале или просто в интернете. Впрочем, она могла запомниться ему на первом курсе после многократных попыток прочитать это не самое увлекательное произведение. Отбросив книгу, Максим встал с пола.

Вышел на балкон. Хотел побыть один. Оставил Шмелёвых самостоятельно разбираться с тайнами Шустова-старшего.

Книга из университетской программы и неудачная фотография изуродованных ног. Вот и все зацепки.

В том, что это именно зацепки, Максим не сомневался. Очередные намёки, где искать очередной тайник или заброшенный дом с сокровищами, украденными отцом у Скоробогатова. А быть может, это был и вполне жилой дом, где прятался отец – сидел себе возле камина, почитывал книжки и ждал, что его найдут. Или воспитывал детей в новой семье и уже ничего не ждал…

Тяжело выдохнув, Максим положил локти на перила, ссутулился. Посмотрел вниз, на кусты, усмехнулся – вспомнил, как на прошлой неделе карабкался сюда и как чуть не сорвался, застряв между первым и вторым этажом.

Максим устал. Знал, что пойдёт по выбранному пути до конца, каким бы долгим и сложным тот ни оказался, и всё же сейчас хотел одного – забыться. Вернуться в Клушино, лечь под одеяло и смотреть, как за окном летят серые хлопья снега. Слушать, как из мастерской доносится гул токарного станка, как на кухне шкварчит сковородка. Лежать так бесконечно долго, растворяясь в беззаботном унынии…

Отец понимал, что дом в Ауровиле обыщут, и не раз, поэтому не спрятал там ничего важного. Дополнительная страховка. Как двойное шифрование письма. Надеялся обезопасить себя или то, что прятал. А может, наслаждался затеянной игрой, будто вернулся на десяток лет назад и надеялся, что Максим вновь примется с детским восторгом искать запрятанные по углам записки – одна ведёт к другой, а все вместе указывают путь к пустяковой награде, вроде новой игрушки или книги. А может, устроив такой лабиринт, в первую очередь хотел проверить сына, убедиться, что Максим достоин идти по его стопам.

Не было сил во всём этом разбираться.

Максим ударил себя ладонями по вискам. Закрыл глаза. Постарался сосредоточиться. Сейчас от него требовалось одно – играть по правилам. У него не было выбора. Играй или выходи из игры. Выйти он не мог. Потому что не мог рисковать своей жизнью и жизнью мамы.

Раскрыть тайну отца. Отдать всё Скоробогатову. И забыть об отце. Раскрыть. Отдать. Забыть. Максим мерно ударял кулаками по перилам, будто вдалбливал в себя эти мысли. Запрещал себе в них сомневаться. Решение, принятое ещё в Клушино, могло быть ошибочным, однако оно давало Максиму шанс на победу. Сомнения в этом решении делали его уязвимым, обрекали на поражение.