Астрид Линдгрен - Расмус, Понтус и Глупыш

- Я украду каталог сегодня же ночью, когда Йоаким будет спать. Пойдешь со мной?

Понтус еще сильнее вытаращил глаза, и в нем все забурлило от восторга. Предложи Расмус перевернуть школу вверх дном, запереть в кутузку учителей, а им самим сбежать в Америку, у Понтуса был бы такой же восторженный вид. Он счел предложение Расмуса просто великолепным - самому ему ничего подобного в голову прийти не могло, он это знал. Понтус был готов участвовать во всех авантюрах Расмуса… но тайком забраться к Йоакиму! При одной мысли об этом Понтус захихикал.

- Ой, только бы мне удержаться от смеха… Ты в самом деле думаешь, что мы можем забраться к нему?

Расмус кивнул:

- Мы можем по крайней мере - попытаться. Поставь свой будильник на половину второго ночи.

Они проболтали об этом всю перемену, и это развлекло их. Жажда приключений трепала их, как лихорадка. Горести Крапинки уже отступили на задний план, теперь все это превратилось в опасную, увлекательную и веселую игру. Поэтому, когда начался следующий урок, «Корпус Спасения Жертв Любви» был чрезвычайно взбудоражен. На юных лицах Расмуса и Понтуса читалось усердие, которое и трогало и радовало их учителя математики. Посмотрев на Понтуса, такого хитрющего и довольного, он потрепал ему волосы указкой и сказал:

- Какой у тебя, братец Понтус, веселый вид, ты радуешься, что научишься считать?

Понтус тихонько хихикнул и ничего не ответил.

- А у Расмуса Перссона вид необыкновенного мудреца, - продолжал магистр. - Полезно иногда посидеть в коридоре, предаваясь размышлениям о самом себе.

Оба они, весельчак и мудрец, тайно обменялись понимающими взглядами. Им очень хотелось угодить магистру и решить для него несколько несложных примеров, однако очень трудно было оторваться от бесконечно более важных мыслей. Школьный день тягуче продвигался вперед. Но наконец-то зазвонил звонок, возвещая конец последнего урока, и двадцать пять мальчиков - Расмус и Понтус впереди всех, - словно свора кровожадных псов, ринулись к выходу. В дверном проеме Стиг попытался было протиснуться мимо, саданув Расмуса острым локтем меж ребер.

- Опаздываешь на поезд? - запальчиво спросил Расмус.

Спичка с презрительным видом ответил:

- Нет, а ты?

- Чего тогда толкаешься?

- А чего ты толкаешься, мелочь пузатая?

На улице состоялась рукопашная дискуссия о том, кто, собственно говоря, толкается, и она привела ко множеству новых толчков, пока они пытались внести ясность в этот вопрос. К тому же у них было еще несколько старых счетов, которые тоже надо было свести, и поэтому, как удовлетворенно констатировал Понтус, произошла «крупная драка на кулаках».

Все было бы хорошо, не вмешайся полиция.

- Что я вижу? Драка на улице? - услышал вдруг Расмус голос отца. - Безобразное поведение и просто не знаю что еще!…

Он схватил сына за шиворот, чтобы разнять драчунов, но Расмус не хотел, чтобы их разнимали.

- Сопротивление полиции, - громким голосом произнес его отец. - Не будете ли вы, господа, так любезны разойтись, иначе я буду вынужден посадить вас в кутузку!

Господа нехотя разошлись и отправились восвояси.

- Теперь ты видишь, каково иметь отца-полицейского? - сказал Расмус, оставшись наедине с Понтусом.

Из носа у него текла кровь, верхняя губа опухла, он дико дрался и все-таки не успел внушить Спичке, кто, собственно говоря, толкался, а все только потому, что явился папа и встрял в драку.

- Чепуха! Зато Спичка получил по заслугам, - сказал Понтус. - Побереги свои силы, они пригодятся в ночной экспедиции.

Стоя на тротуаре прямо против Расмуса, он разглядывал его опухшую губу.

- На кого-то ты стал похож, - сказал он. И тут же расхохотался:

- Теперь я знаю: ты - вылитая фру Андерссон из нашего дома.

Уже расставаясь с Расмусом, Понтус снова засмеялся.

- Привет, фру Андерссон, - сказал он. - Увидимся ночью, фру Андерссон.

Но мама не засмеялась, увидев его опухшую губу.

- Боже мой! - сказала она. - С кем ты так играл на этот раз?

- Неужели тебе кажется, что я с кем-то играл! - угрюмо спросил Расмус. - Понтус говорит, что я похож на фру Андерссон с Вшивой горки.

Обед был не таким радостным, как всегда. Обычно он бывал одним из самых приятных событий дня - так считал Расмус.

Он любил вкусно поесть, а кроме того, весело было сидеть в уютной кухне, жевать, и болтать, и смеяться вместе с мамой, папой и Крапинкой. И все время ощущать у ног Глупыша, этот маленький теплый комочек.

Но сегодня был не обед, а сплошной мрак. Крапинка сидела с таким видом, словно все беды мира подступили ей к горлу, а кроме того, на обед была отварная макрель. Уж эта рыба у кого угодно застрянет в горле - так считал Расмус. А сам он был похож на фру Андерссон с Вшивой горки. У этой старушки, должно быть, в самом деле забавный вид… Ну и смеялся же папа, когда пришел домой и увидел Расмуса! Этот папа… он, как всегда, был в хорошем настроении! Хорошо, когда у тебя отец с чувством юмора, но ему следовало бы быть поделикатней с Крапинкой, а не таращить на нее глаза и не говорить: «А ну, здесь что - очередное собрание Общества Придурков»? Мама, та была тактичней. Она, вероятно, тоже заметила, что с Крапинкой неладно, но ничего не сказала. Опухшая губа, похожая на свинячье рыльце, саднила… и от этого не легче было глотать макрель. Расмус невесело тыкал вилкой в свой кусок рыбы. Мама обычно говорила, что кончать с едой надо именно тогда, когда еда вкуснее всего. И, заставив себя проглотить два кусочка рыбы, он отложил вилку в сторону.

- Знаешь, мама, - сказал он, отодвигая тарелку с макрелью, - сейчас еда была вкуснее всего!

У мамы тоже было чувство юмора, но оно редко проявлялось тогда, когда это в самом деле необходимо.

- Съешь то, что у тебя на тарелке, - сказала она.

И никакие уверения в том, что губа вздулась и саднит, не помогли.

- Что, она так же будет саднить, когда очередь дойдет до яблочного пирога? - спросила мама.

Как ни странно, ничего подобного! Ешь сколько хочешь - губа не саднит.

- Хотя это, пожалуй, только благодаря ванильному соусу, - высказал предположение Расмус.

Крапинка сидела молча, и Расмус понял, что, когда люди влюбляются, им не помогут никакие утешения и даже яблочный пирог с ванильным соусом. Расмус так жалел сестру, что предложил вместо нее вытереть посуду, хотя на этой неделе была не его очередь. Крапинка, похоже, была ему благодарна.

- Ты добрый, - сказала она и быстро исчезла в своей комнате.

Надев большой кухонный передник, Расмус приступил к делу. Он в самом деле чувствовал себя очень добрым, этаким рыцарем без страха и упрека, который, во-первых, выйдет нынче в ночь, чтобы спасти честь сестры, а во-вторых - вместо нее вытирает посуду.

Мама удивилась, увидев, что он вытирает посуду.