Юлия Кузнецова - Скелет за шкафом. Парижский паркур (сборник)

Я кивнула на дверь.

Она замерла.

– Скажите же наконец, что вы знаете об этом мальчике?! Я не хочу подвергать вашу жизнь опасности, но есть же слова, которыми можно все описать. Ну хоть одно слово! Есть?

Она кивнула.

– Прицеп, – проговорила она с таким сильным шелестящим акцентом, что я даже решила, что она от волнения перешла на польский.

Но слово оказалось русским.

– А еще я слышала, как один из них сказал «этуаль», – добавила мадам Григорович, – это означает «звезда».

Ника ждала меня у забора возле домика мадам.

– Ну что? – набросилась она на меня.

– Сначала ты расскажи. Где, кстати, Доминик?

– Осталась на месте преступления, – фыркнула Ника. – Мы раскрыли тайну мадам, поздравь. Знаешь, где она берет блинчики к завтраку? В обычной крепери! И почему мы раньше не догадались, а? Она сделала заказ и ушла. Я направилась за ней. А Доминик решила остаться – поговорить с продавщицей. Видела бы ты, как она при этом смотрела на блинчики, политые шоколадом!

– А что насчет кладбища?

– Ничего. Это, видимо, просто дурацкая причуда мадам. Как и фотографировать спящих постояльцев.

– А что с Желтой Курткой?

– Он шел за нами до крепери. Когда я вышла – его уже не было.

– Но он мог спрятаться и напасть на тебя! Ты рисковала! Да еще и ждешь меня тут, на отшибе. Без телефона!

– Теперь с телефоном, – сказала она, забирая у меня мобильник. – А что, как тебе – так можно рисковать и идти прямо во вражеский… Как это по-русски?

– Стан!

– Да. А мне нет? Расскажи лучше, что тебе удалось узнать в этом стану.

– Не стану, а стане!

– Мальчик вышел?

– Мне кажется, его там нет. Там, похоже, вообще никого нет. Однако мне удалось узнать кое-что очень важное. Звони Жерому.

Жером не спал. Завтра у него начиналась выставка, посвященная космическим монстрам, и, по его словам, он как раз делал последние снимки для экспозиции. На заднем фоне слышался женский смех, из чего можно было заключить, что монстры Жерому попались веселые.

На вопрос, где в Париже можно найти стоянку трейлеров, он ответил, не задумываясь.

– Arc de triomphe de l’Étoile! – сказала Ника, – Триумфальная арка.

– Триумфальная арка? – повторила я. – Погодите-ка… Этуаль! Это то слово, что услышала мадам Григорович! Это название арки! Где она? Ника, ты взяла своих «Американцев в Париже»?

– Сбегаю, возьму, ноу проблем. Что, едем на экскурсию?

– Что-то в этом духе. Веселья не обещаю, но ехать надо.

Пока мы ехали в поезде, я рассказала Нике все, что мне передала мадам Григорович, прежде чем она окончательно разрыдалась. Ночью, незадолго до моего прихода, к выходу из кафе подъехал грузовик с прицепом. С таким прицепом, в котором можно жить.

– Знаю, – кивнула Ника, – в Америке многие живут в трейлерах. Мэттью Макконахи, например, путешествовал в нем, когда встречался с Пенелопой Крус.

– Так вот, она наблюдать не стала, отошла от окон. Но она ясно расслышала кашель на улице. Приглушенный кашель. Она все же глянула осторожно. За кем-то захлопывалась дверь прицепа.

– За кем-то кашляющим?

– Понимаешь, мадам сказала, что слышала кашель постоянно. А я нашла в пакете инструкцию к лекарству. Мадам сказала, оно от бронхита. Плачущий мальчик вышел на минутку, подчеркнул кровью женское вьетнамское имя и вернулся, не сбежал. Значит, его кто-то там ждал. Кто-то, кто кашляет. Может, мама. Ведь Суонг – это женское имя.

Ника достала тренькающий мобильник и молча сунула мне.

Боже мой, это папа! Почему он звонит ночью? Проверяет, ночую ли я у мадам? Но если он услышит шум поезда, то мне явно не удастся соврать про глубокий сон.

– Отключи звук, – сказала я Нике, и она кивнула, все поняв.

– Зачем им держать эту маму взаперти? – проговорила Ника, глядя в окно. – И мальчика тоже?

– Не знаю. Но хочу узнать. И освободить их. Жером сказал, что трейлеров полно у Триумфальной арки. Выходим, наша!

Мы выскочили из вагона и замерли. Прямо перед нами висел плакат «Глаза Джулии» великого и ужасного продюсера дель Торо, однако поверх повязки, которая скрывала неизвестно что, были нарисованы каким-то вандалом огромные распахнутые и очень глупые глаза.

Мы расхохотались.

– Это нервное, – проговорила я, утирая слезы и бросая последний взгляд на испорченную маркером афишу, – но вот за это я и люблю уличное искусство! Оно готово поддержать тебя в любую секунду!

Ночной Париж шумел не хуже дневного. Сверкали вывески ресторанов, слышались музыка, смех, звон бокалов, пахло жареным мясом. Потеплело, и кое-кто даже устроился на террасах ресторанов, укутавшись в плед.

– Arc de Triomphe de l’Étoile, – прочла Ника на указателе, хотя арку и так было видно уже от метро, – Л’Этуаль – это еще магазин косметики. Хотя, конечно, хани, откуда тебе знать о магазинах косметики. Интересно, мы увидим хоть один?

Я хмуро посмотрела на нее, но она тут же сдалась:

– Да шучу, шучу. Сорри. Думала тебя развеселить. У того плаката получилось же!

В один из ресторанов дверь была распахнута, в проеме висели тяжелые малиновые шторы с кистями и звучала «Калинка-малинка» в современной обработке. «Rasputin» – прочла я название, выведенное латинскими буквами на вывеске.

На углу у «Распутина» стоял плохо одетый парень и методично перемешивал лопаткой каштаны на большой жаровне, похожей на барабан на колесиках.

Мы тихонько проскочили шумные места и свернули на одну из аллей, где скопились вагончики-трейлеры. Ярко светила луна. Арка осталась позади, на круглой площади, куда стекали все аллеи, включая нашу, образуя подобие лучей. Она высилась над площадью, как какие-то гигантские футбольные ворота.

Ника замедлила шаг.

– Она сказала, какого он цвета?

– Синего. На боку два окна.

– Мы тут всю ночь будем искать, – проворчала Ника.

– Да еще и не знаем наверняка, тут ли этот прицеп. Но Жером сказал, что самое большое скопление трейлеров здесь.

– Ш-ш, – сказала Ника, прижимая палец ко рту.

Первый трейлер оказался бежевым. Во втором не было окон. Мы побрели дальше, в поисках нужного.

Вдруг я услышала кашель. Сильный. Но какой-то странный. Словно кашляли в плотно зажатый рот.

Я дернула Нику за руку. Покосилась на трейлер. Занавески в нем были плотно задернуты.

– Он же не синий, – прошептала Ника, почти не разжимая губ, – он же голубой.

Я махнула рукой. Может, мадам не знала, как называть этот цвет. В английском же blue – это и синий, и голубой.

Я подкралась к окошку. Стукнула в него тихонько. Минута, другая и вдруг…

В окно выглянул тот самый мальчик! Которого я видела, когда сидела в мусорном баке! Мы смотрели друг на друга несколько секунд. Вдруг он сложил ладони и молитвенно прижал их к груди.