Анастасия Дробина - Клад из сумочки

Ваганов опустил голову, чуть слышно выругался. Уши его горели. Пашка, Атаманов и Батон смотрели на него через стол с явным сочувствием.

– Заночный тебе заплатил за картину? – спросил Шампоровский.

– Сразу же, как только узнал, что она настоящая, – глухо сказал Юрка. – У меня теперь сто косарей на руках были чистыми. Оставалось только с Ксюхой поговорить.

– И как все прошло? – нахально осведомился Пашка. Но узкая подошва Сони проехалась под столом по его ноге, и он умолк.

Чтобы встретиться с Ксенией без помех, Юрка попросил помощи у сестры. Обрадованная Лена с радостью схватилась за возможность снова свести двух близких ей людей. Но назначать встречу где-то в поселке было опасно. В небольшом Лазаревском все знали Ксению и ее отца. Кто угодно мог донести Заночному, что его дочь снова встречается с Вагановым. Рисковать было нельзя, и Ксения воспользовалась старым детским способом.

– Понимаете, дома ведь за мной следили и охрана, и прислуга! Горничные рылись в моих вещах! Я телефон носила всегда с собой и ночью клала под подушку, потому что его могли взять и проверить эсэмэски и звонки! Отец всем приказал, чтобы с меня не спускали глаз! – взволнованно объясняла девушка. – Если я уезжала, то ненадолго! А если ехала в Сочи, то со мной еще и охранника посылали! Меня бы просто никто не выпустил из ворот дома без личного разрешения папы. Но ночью, по крайней мере, прислуга спала… и я вылезла в окно по инжировой ветке. Вы, дядя Шлема, сами видели…

– Видел! И чуть кони не двинул! Ветка же могла сломаться! Ты бы грохнулась с высоты!

– Ничего бы она не сломалась! – отмахнулась Ксения. – Этому инжиру уже сто лет, у него ветви как железные! И вот я вылезла… и помчалась на Черешневую к Ленке! Пешком, через полпоселка! Надела плащ с капюшоном, чтобы не узнали, и…

– И ты его… вот так легко простила? – задумчиво спросила Соня.

– Да, – просто ответила Ксения. Она улыбалась, но по ее лицу бежали слезы.

– Везет же некоторым! – позавидовал Пашка.

– «Везет»… – не поднимая головы, буркнул Ваганов. – Да она мне чуть полбашки не снесла!

– А ты чего хотел, бандит?! – взвилась Ксения. – Чтобы я тебе на шею кинулась?! Да мне так тебя убить хотелось, что… что… В общем, я там, в вагончике, схватила первое, что под руку попалось, и ка-ак ему вмазала! Со всей своей любовью!

– Угу… Ей там черенок от лопаты попался! Такая искра пошла, что чуть вагончик не спалило!

– Ничего себе! – с уважением сказала Полундра, поглядывая на уже подживающий, с желтым отливом Юркин синяк. – А я-то думала – кто это Юрцу морду набил и в живых остался… Вот оно что, оказывается!

– И мало ему еще! – сердито сказала Ксения. – Но на второй раз меня уже не хватило. Села и начала как дура реветь… а он воспользовался… бессовестный…

– «В тоске безумных сожалений к ее ногам упал Евгений…» – задумчиво процитировала Нино Вахтанговна. – Как вы правы, девочка моя. Все мы, женщины, страшно глупы, когда доходит до любви. И поделать с этим ничего нельзя, на этом стоит мир… Итак, вы согласились ехать с этим… м-м-медвежатником в Москву?

– Конечно… – всхлипнула Ксения. – А на другой день папа дарит мне этот портрет… и я еле на ногах удержалась. Юрка ведь мне ничего не рассказал!

– Еще бы… – пробормотал Пашка. – После того как лопатой по морде огреб… Кто угодно промолчал бы!

– Вы понимаете, как я испугалась?! Ведь это же… это уже не просто обман! Это уголовное дело! Музейная кража! Оказывается, Юрка – вор! Настоящий! И папа… папа это знал!!! Я кое-как дождалась ночи, снова примчалась в вагончик, закатила истерику, обозвала Юрку вруном, уголовником и еще как-то…

– Свиньей, – робко подсказала Белка. – Я, извините… все слышала из-за забора.

– Вот именно! Ну… и убежала. – Ксения шумно вздохнула, откинула с лица растрепавшиеся кудри. – Дома я, конечно, наревелась, потом немного пришла в себя и начала соображать, что же теперь делать… Надо же было как-то его вытаскивать и вообще все налаживать… И портрет надо было вернуть в музей любой ценой! И ведь мне даже не с кем было посоветоваться! Я уж хотела сначала звонить вам, дядя Шлема… но испугалась. Это же все-таки подсудное дело, а вы… В общем, я ничего не могла придумать. И вдруг мне позвонил Ромка! Сказал, что знает, как быть! Что тоже хочет вернуть портрет! И попросил еще раз приехать ночью! Я сначала ему не поверила, подумала, что он для Юрки старается… Но, знаете, он так здорово все придумал!..

У Романа Ваганова между тем были свои поводы для волнения. Прекрасная незнакомка, как две капли воды похожая на графиню Сарру, явившаяся ему в музее, внезапно возникла вновь. В компании горластой девчонки-соседки, уже не в бальном платье, а в коротеньком сарафане на бретельках, – но Ромка узнал ее сразу. И отчетливо понял, что такого просто не может быть. И испугался еще сильнее, чем памятной ночью в музее.

Со дня кражи прошло уже два месяца, а Ромка по-прежнему не мог успокоиться. Изо дня в день он повторял себе, что сделал это для брата, что поступить по-другому было невозможно, что Лена теперь может ходить, что никто ничего не узнает… но душа была не на месте. Ему постоянно вспоминался звон разбитого стекла витрины, осколки на полу, темные переулки, по которым он летел с краденой чашкой в руках и портретом графини Сарры в сумке. Спину продирал мороз, и Ромка понимал, что больше никогда в жизни не сможет пойти на такое. Ни за что – даже ради счастья брата. И как мог гнал от себя неприятные воспоминания. И только ту красивую, слегка испуганную девочку с растрепанными волосами, в измятом бальном платье он вспоминал с удовольствием. С удовольствием и острой грустью, потому что понимал, что никогда больше ее не увидит. Но вот она появилась снова. И вместо радости Ромка опять почувствовал страх.

– Понимаете, я просто испугался, – сбивчиво говорил Ромка. – У меня ведь на стенде ее портрет висел! Оставались черновики от… графини Сарры, там многое хорошо получилось. Я их на стенд как рекламу вешал. И вдруг вижу… она ко мне подходит! Такого быть не может никак… а она подходит! С Полундрой вместе! И Юлька говорит, что это ее подруга из Москвы! И сразу же они этот портрет видят и давай верещать: ой, это я, ой, это Белка, ой, как похоже! Я даже придумать ничего не смог! Да ты же все равно меня узнала сразу! – повернулся он к Белке.

Она смогла только кивнуть. В горле стоял комок, было безумно жаль Ромку, который против своей воли оказался запутанным во всю эту мерзость… но чем же она могла ему помочь?

– Я боялся – вдруг ты вспомнишь, как Юрку возле портрета видела… ну, тогда, на майских, когда он сигнализацию снимал. Вдруг ты догадалась… тем более что я тогда как дурак такую муть нес! И портрет этот еще… В общем, я его снял и спрятал поскорей. И прикинулся, что впервые тебя вижу. – Ромка отвел глаза. – Понимаю, что… глупо вышло. Но ничего другого просто в голову не пришло.