Валерий Гусев - Говорящий тайник

– «Ты этому дураку, – сказал папа, – что-нибудь устрой. Чтобы он понял, что обижать тебя нельзя». Он мне и подсказал: «Ты говоришь, этот Лева чай на вахте пьет? Вот и славно. Брось ему в стакан таблетку слабительную. Вот он и забегает в туалет. А директор его уволит». Мне это очень понравилось. Только я не знал, что папа таблетки перепутал. И дал мне не слабительную, а сонную.

– Ничего твой папа не перепутал, – сказал Алешка. – Он тебе дал таблетку, чтобы дядя Лева потерял сознание на посту.

– Врешь ты все!

– А ты у папы спроси, – Алешка уже успокоился. – И еще у него спроси, зачем ему Маринкина кукла?

– А я знаю? – завопил Шурик. – Он меня попросил, я и сделал.

– Хочешь, скажу? – спросил Алешка. – Знаешь, ты кто? Ты глупое орудие в хитрых руках. А ты знаешь, что твой папа приказал похитить Маринку? И она просидела в вашем подземном гараже, как царица в темнице?

– Ты все врешь!

– А ты у папы спроси.

Тут приоткрылась дверь и появилась красивая прическа на маминой голове.

– Эй, богатыри, – спросила она, – что будете делать: биться или мириться? Чайник у меня готов. Правда, к чаю ничего нет.

Алешка вдруг улыбнулся – широко и беззаботно.

– Зато у нас есть. Димка целый пакет из госпиталя украл.

– Да, – сказал я, – у нас немного плюшек осталось. Еще мандарины, еще шоколадки, печенье и вафли.

– Это не кража, – сказала мама, – это ограбление.

– Да, мам, – наябедничал Алешка, – он чуть и чайник с заваркой не утащил.

Честно скажу: я за него порадовался. Потому что у него на сердце отлегло. И туча растаяла.

В общем, мы напились чаю с больничными подарками, я помог маме убрать со стола и помыть посуду, а Лешка скрылся с Шуриком в нашей комнате и о чем-то с ним долго совещался.

Потом он его проводил до двери и очень серьезно спросил:

– Ты с кем теперь? С нами или с ними?

– С вами, – сказал Шурик.

– Ну, Дим, – Алешка бросился на тахту и задрал ноги, – начинается борьба.

– Она у тебя уже давно началась, – сказал я.

– Это, Дим, была плохая борьба. Она, Дим, была под ковром. А теперь, Дим, будем стреляться в чистом поле.

– И кто победит? – на всякий случай спросил я.

– Дети Шерлока Холмса!

Как известно, всякая борьба и каждое сражение начинаются с подготовки. Я сразу понял, что бороться будет Алешка, а подготовка ляжет на мои плечи.

– Дим, – это Алешка сказал серьезно и со всем уважением ко мне. – Ваш Бонифаций очень тебя уважает. Пишешь ты всякую фигню, а он в восторге эту фигню читает и перечеркивает.

– Что еще? – Мне захотелось схватить его за немытое ухо.

– Но он к тебе прислушивается. Ты для него как Буратино для папы Карло.

Сейчас я его за оба уха схвачу.

Но тут Алешка прикрыл поплотнее дверь и зашептал мне в ухо. Отшептавшись, он отодвинулся и с сомнением произнес:

– Хотя, конечно, вряд ли у тебя получится.

Но мне эти штуки хорошо знакомы – на слабу берет.

– Да, – будто сомневаясь, сказал я, – пожалуй, я не смогу. Задача сложная. Она большого ума и тонкой хитрости требует. Нет, Леш, мне не справиться. Поищи кого-нибудь другого.

Алешка спохватился:

– У тебя, Дим, и тонкий ум, и большая хитрость. Ты воще, наверно, станешь президентом.

Мне осталось только посмеяться и спросить:

– Что нужно сделать?

Алешка очень толково мне все объяснил.

– Леш, это опасно, – сказал я, не отказываясь.

– Дим, а у папы работа не опасная? А дядя Лева? Он не зря говорил про ножи и пули. А дядя Федор?

Да, дядя Федор в ушастой шапке со своими «родственниками». Он в прежние годы отважно воевал в «горячих точках». Он был механиком-водителем бронетранспортера. И вот однажды их бронетранспортер подорвался на мине, и его окружили злобные и беспощадные враги. А он под их автоматным огнем вылез из машины и сумел ее починить. И вывел ее из-под обстрела и всех спас. А у него было четыре пулевых раны. Ему дали за это орден. А потом он трудился опером.

– Ладно, – сказал я. – Только ты держись за моей спиной.

После уроков я побродил по рекреации, обдумывая разговор с Бонифацием. К нему тоже нужен подход. Иногда нужно сказать правду, а иногда наврать такое, что он махнет рукой и скажет:

– Отойди от меня! Делай сам. Под свою ответственность.

Вот на этом я и остановился.

Я пошел в актовый зал, где наши художники завершали оформление задника. Получилось здорово. Оставались сущие пустяки и мелкие штрихи. Бонифаций прохаживался меж рядов и любовался.

– Клево, – сказал я.

Бонифаций сердито обернулся.

– Дим, тебе-то уж не пристало пользоваться жаргоном.

– Извините, погорячился. Очень красиво и сказочно. Только вот…

– Что такое? – Бонифаций забеспокоился.

– Знаете, – медленно начал я, будто в раздумье, – все-таки Новый год – это праздник волшебства. Все необычное в нем должно быть неожиданным. Как подарок.

– Ну, в целом верно. – Бонифаций недоумевал: то ли я скажу что-нибудь путное, то ли ляпну глупость и несуразицу. – А конкретно?

– Мне кажется, чем прекраснее и сказочнее становится под рукой наших мастеров это эпохальное полотно, тем больше народу о нем узнает. И не будет эффекта. Не будет сказки.

Бонифаций задумался.

– А ведь ты прав. Но критиковать всегда проще, чем сделать конструктивное предложение. Оно у тебя есть? Если нет – иди отсюда.

– Сегодня наш Максимыч (это учитель трудвоспитания) снял здесь прежние шторы и повесил новогодние. – Бонифацию надо говорить медленно, чтобы он проникся.

– Ну?

– А старые валяются…

– Лежат, – поправил Бонифаций.

Я подумал и возразил:

– Все-таки – валяются. Они валяются в мастерских.

– Безобразие! Все? Иди отсюда.

– Щаз! Так и пошел. Нужно сегодня всем нам – художникам – остаться до позднего вечера и завершить задник. Я тоже помогу рисовать.

– Вот этого, Дима, не надо. Пишешь ты, Дима, хорошо. А рисовать… Не обижайся. Но идея твоя мне нравится. Я тебя правильно понял? Сегодня мы работаем до позднего вечера, завершаем задник и прячем его за старыми шторами, которые валяются… то есть лежат в мастерской. И населению нашей школы обеспечен праздничный сюрприз.

– Все правильно!

– Ты молодец. Когда-нибудь ты станешь в нашей школе завучем!

Во спасибо! Алешка – президент, я – завуч. Мама – завхоз. Папа – космонавт.

– Только я тебя попрошу, Дима, не берись за кисть. Твое оружие – перо.

Мое оружие – ум! Скромно сказано, но со вкусом.

Я помчался домой и доложил Алешке о проделанной работе.

– Старший брат, – сказал он, – не всегда бывает самым глупым.

Комплимент? Или намек?

Идея, которую я подбросил Бонифацию, целиком захватила его. Он тут же собрал всех, кто так или иначе был причастен к оформлению спектаклей, объявил авральную работу и велел предупредить родителей. Чтобы они не очень волновались.